Ключевая улика

Кровь ведет меня во двор, в небольшой сад, разбитый рядом с пристройкой более раннего времени. Полуразрушенные каменные стены органично включены в ландшафт, небольшой просевший участок — на месте бывшего подвала, догадываюсь я, — занят посадками. Скульптура посерела от времени, кое-где видны зеленоватые пятна плесени. Кашпо — ангел, держащий букетик цветов, мальчик с фонарем, девочка с птичкой. Пятна засохшей крови темнеют на травинках, на листьях японской камелии, чайной оливы и самшита; еще несколько более темных и расположенных ближе одно к другому ведут в направлении альпинария, садика с декоративными каменными горками для весенних цветов. Я не спешу с выводами и не пытаюсь прочесть слишком многое в том, что вижу.

Капель очень мало, чтобы определить правильную последовательность, но эта кровь не разлетается и форма капель не указывает направления, ни назад, ни вперед. Невозможно проследить, куда ведут эти капли: в сторону веранды, во двор или дальше в сад. Они не оставлены испачканной в крови обувью и падали не с окровавленной одежды и не с оружия убийцы. И детские ногти не могли поранить нападавшего так сильно, чтобы он пролил столько крови. Семь капель на терракотовых плитках веранды округлые, распределены почти равномерно, с промежутком примерно в восемнадцать дюймов, и одна из них размазана, как будто на нее наступили.

Кто-то, он или она, прошел по веранде к задней двери, ведущей во двор и сад. Или же в обратном направлении. Может быть, этот кто-то шел, роняя кровь, в дом, а не из дома. Так или иначе, никаких упоминаний об этом важном следе я пока нигде не нашла. О нем не сказала вчера Джейми. О нем не вспомнил Марино и… Голоса. В комнате разговаривают. Я поднимаю голову. Марино и Мэнди О’Тул стоят у открытой двери. За ними — Колин Денгейт с каким-то странным выражением лица. Он прижимает к уху телефон.

— …Они вас слышат? Не хочу, чтобы вы мне названивали, поэтому повторяю: передайте им — мне наплевать, что они там хотят. Они не должны ничего трогать. Ни-че-го. Алло? Вот именно. Вы не знаете… Может быть, кто-то из охранников… Нам всегда приходится оставлять такое допущение, не говоря уже о том, что они не умеют работать на месте преступления, — говорит Колин, и, похоже, он разговаривает со следователем БРД Сэмми Чангом, рингтон которого, странную электронную пульсацию, сигнал трикодера из «Стар Трека»,[31] я слышала уже пару минут назад. — О’кей… да… Конечно да. В течение часа… Да, она так мне и сказала. — Колин смотрит на меня так, словно это я сказала ему то, о чем сейчас идет разговор. — Понимаю. Я у нее спрошу… Нет. Официально, для протокола, повторяю в третий раз: охранник не должен туда входить.

Я поднимаюсь со стула.

Колин дает отбой и обращается ко мне:

— Кэтлин Лоулер. Думаю, тебе стоит поехать. Раз уж ты там была. Может, и пригодится.

— Раз уж я там была? — Впрочем, объяснения не нужны — все понятно.

Колин поворачивается к Мэнди О’Тул:

— Соберите все, что понадобится, и посмотрите, сможет ли доктор Гиллан заняться жертвой ДТП. Погибшего уже везут. Помогите ему, если что. И поговорите с несчастной матерью жертвы, она сидит здесь с самого утра. Я хотел сделать это сам, но теперь уже не смогу. Дайте ей воды, содовой или что-то еще. Этот олух патрульный велел ей приехать сюда на опознание, но, судя по тому, что мне сказали, сделать это будет не так-то просто.

19

Колин врубает четвертую скорость, и могучий двигатель старенького «лендровера» отзывается ревом алчного зверя. Мы мчимся по узкой полоске мощеного полотна, скрытого с обеих сторон непроходимыми лесами. Дорога петляет между соснами, потом выпрямляется, выходя на застроенную многоэтажками и открытую яркому солнцу равнину, — криминальная лаборатория спрятана не хуже пещеры Бэтмена.

Горячий ветер треплет желтовато-зеленый брезентовый верх, который то и дело громко хлопает. Колин передает нам полученную информацию, подозрительно подробную, если учесть, что в последние часы жизни Кэтлин Лоулер была одна. Другие заключенные ее не видели, но, может быть, и слышали, как она умирала у себя в камере предположительно от сердечного приступа, сообщил надзиратель Мейкон следователю Сэмми Чангу еще до прибытия. К тому времени когда Чангу позвонили, в тюрьме уже определили, что смерть Кэтлин — тот редкий печальный инцидент, причиной которого могла стать летняя жара. Тепловой удар. Сердечный приступ. Высокий уровень холестерина. Кэтлин Лоулер, объяснили Чангу, не заботилась о собственном здоровье.

По словам надзирателя Мейкона, утром никаких жалоб от Кэтлин не поступало. В пять сорок ей, как обычно, через ящик в двери передали поднос с завтраком: яичница, гритс,[32] тост из белого хлеба, апельсин и полпинты молока. Заключенная пребывала в бодром настроении и была словоохотлива, доложил сотрудник тюрьмы, отвечая позднее на вопрос надзирателя Мейкона.