Откинувшись на стуле, Фрэнк Эббот ожидал реакции мисс Сильвер. Реакция эта была едва различима. Мисс Сильвер начала второй чулок для Джонни и почти уже завершила резинку в верхней части. Не останавливая движения спиц и не меняя выражения лица, она ответила:
– Вы, естественно, спешите дать мне знать, что были совершенно правы.
Он забавным жестом раскинул руки.
– Достопочтенная наставница!
Мисс Сильвер позволила едва заметной улыбке тронуть ее губы.
– Когда прекратите болтать чепуху, Фрэнк, быть может, продолжите рассказывать мне о леди Джослин. Все это очень интересно.
– Ну, когда мы вышли от нее, шеф спросил меня, как я ее расцениваю. Он имеет обыкновение это делать, и когда ты ему рассказываешь, он не проронит ни слова. Он может считать твое мнение вздором или думать, что оно первый сорт, но ни за что не признается – только спрячется за своим каменным выражением, а потом воспользуется случаем, чтобы основательно тебя осадить. Мне кажется, что этот нагоняй находится в прямой зависимости от того значения, какое он придает твоему мнению, – по сути, чем больше пренебрежение, тем, значит, выше комплимент. Я выслушивал начальственные замечания по поводу опасностей самомнения все время, пока мы спускались по лестнице.
Мисс Сильвер кашлянула.
– Пожалуйста, ответьте, как вы расценили леди Джослин.
– А… так вот это очень интересно. Мне кажется, шеф тоже так подумал – отсюда и его морализаторство. Она сама открыла нам дверь, и будь мы гестаповцами с вываливающимися из всех карманов смертными приговорами, она не могла бы в большей степени быть захваченной врасплох.
Мисс Сильвер снова кашлянула.
– В конце концов, она прожила при гестапо более трех лет.
– Она так нам и сказала. Взяла быка за рога, объяснила, что мы ее ужасно напугали, и провела нас в комнату, где едва не потеряла сознание, когда шеф упомянул, что мы пришли задать вопросы о мисс Нелли Коллинз, которая умерла. Не помню, чтобы кто-то был так близок к обмороку, но удержался. А удержалась она только потому, что так пожелала. Она сделала над собой такое усилие, что больно было смотреть, – это было похоже на то, как сжимается стальная пружина. И у нее это получилось. Но по-настоящему удивительным было разделение усилий – мышцы шеи были сильно напряжены, но лежавшие на коленях руки оставались вполне расслабленными. Только вот что это значило? Она была ужасающе испуганна, когда нас увидела, но успешно преодолела этот испуг. Потом шеф сообщил ей, что Нелли Коллинз мертва, и это едва ее не свалило. Я присягну, что она этого не знала и что это явилось для нее ужасным ударом. Почему? Она была испугана еще до того, как узнала о смерти Нелли Коллинз. Затем она слышит о ее смерти и едва не теряет сознание. Я хочу знать почему. Если она заранее не чувствовала вины, откуда этот первоначальный испуг? Если чувствовала вину уже заранее, почему этот последующий шок? Что ей с того, что Нелли Коллинз погибла на дороге? Что ей Гекуба, что она Гекубе[20]?
Мисс Сильвер молча смотрела на него.
– Энни Джойс могла бы иметь две веские причины для шока. Облегчение, чьи проявления часто сокрушительны, или привязанность – она могла действительно любить Нелли Коллинз.
– Энни Джойс… – проговорил он.
Спицы звякали.
– Конечно, мой дорогой Фрэнк. Необычный интерес к Нелли Коллинз сильно наводит на мысль, что выжила именно Энни Джойс, а не Анна Джослин. У леди Джослин не было бы причины опасаться особых сведений, которыми могла бы обладать Нелли Коллинз. Энни Джойс, выдающая себя за Анну Джослин, должна иметь все основания их бояться. Я не могу придумать никакой возможной причины, почему смерть Нелли Коллинз на дороге должна потрясти леди Джослин. Новость об этом была бы для нее не более чем новостью о смерти человека, с которым никогда не встречался. Такие вещи происходят каждый день и пропускаются мимо ушей лишь с мимолетным сочувствием. Мы говорим: «Как печально!» – и больше об этом не думаем. Если смерть Нелли Коллинз вызвала такое сильное потрясение, как вы описали, я вынуждена прийти к заключению, что этот шок возник у Энни Джойс.
Он смотрел на нее с проникновенным интересом. Основой их отношений было то, что каждый восхищался другим и подстегивал мысль другого. В ее присутствии все мыслительные процессы сержанта ускорялись и улучшались, а мысли становились объемными. Он сказал: