От сильного света начинают слезиться глаза, замшевые сапоги почему-то намокают, веет свежестью и прохладой, а внутри внезапно проснувшийся инстинкт самосохранения взволнованно шепчет оставшееся время до активации портала: двадцать девять, двадцать восемь…
Тру глаза и пытаюсь оглядеться. Я в огромной круглой зале со сводчатым потолком. Да уж, это не наши хрущевки, высота тут метров восемь, можно в волейбол играть. Куча закрытых дверей лишний раз говорит, что верховный папаша любил жить в роскоши. Стены и пол залиты водой, только… Не обычной жидкостью, которую можно пить, а живой прозрачной субстанцией, лениво расходящейся от центра и, наперекор всем законам физики, уходящей наверх. Она, кстати, и подсвечивается крохотными крупинками. Вот только таких частичек тысячи и, даже если каждая не больше одной десятой ватта, для меня это очень ярко.
На уровне человеческого роста, придерживаемый и одновременно являющийся частью воды, недобро смотрит на меня Страж. Верхняя часть торса обнажена, гипертрофированные мускулы напряжены. Я вгляделся — Королевский Тритон. Да уж, что называется, на горе стоит статуя, у статуи нету… Кстати, ног у него и вправду не было. Нижняя часть тела сужалась наподобие русалочьего хвоста и тонкой струей, на которой и стоял Страж, уходила вниз. Минуту. Получается, все вокруг, даже вода, в которой я стою, — это и есть Тритон?
Водный мужик меж тем внимательно смотрел на меня. Я, не будь дураком, уже выставил левую руку вперед, посматривая в божественные абилки. Что будет, если вдруг что-то не сработает или пойдет не так, думать не хотелось. Ладно, попробуем.
Я шагнул вперед и сразу же разбудил разъяренных хомячков, точнее морских свинок, в душе мускулистого русала. "Двадцать один, двадцать!" — гундосит проклятый внутренний метроном. Но тут вдобавок прямо передо мной поднимается проклятый девятый вал, как на картине русского мариниста, я успеваю нажать третью татуировку, самую редкую и наиболее долгую по восстановлению в виде расходящегося во все стороны неровного кокона. Руку пронзает чудовищная боль, что-то Лок ничего не упоминал о неприятных физических ощущениях, а чернила на рисунке точно выжигаются. Зато эффект достигнут.
Лицо Стража приняло тревожное выражение. Видимо, чувство ответственности в нем было сильнее лени, но извини, то божественная воля. Указали тебе место, надо принять как должное и плестись туда, повиливая водяным хвостиком, селедка недоделанная.
Пятнадцать, четырнадцать…
Я заторопился в центр помещения, высоко поднимая ноги. Разлил тут воды, честным людям не пройти, не проплыть. Хотя бы байдарки выдавал. Тритон смотрел на меня уже с откровенной злобой. Извини, дружище, умирать я очень не хочу, планов еще вагон и маленький бронепоезд. Сквозь толщу воды наконец вижу знакомые очертания каменной чаши с выгравированными рунами.
До восстановления верхнего портала еще пара секунд, но я с неприсущей мне театральностью ожидаю своего преследователя. Он появляется точь-в-точь по моему внутреннему секундомеру. Кривит идеальное лицо — ого, вот как я в такие моменты выгляжу, — смотрит сначала на меня, потом на Стража, снова на меня. Еле удерживаюсь, чтобы не сказать ничего хлесткого. Я не герой голливудского боевика, да и скромнее надо быть, скромнее. Мысль, что сейчас тритоша размажет двойника душем Шарко, греет больше всяких слов. Мягко улыбаюсь роге и ухожу.
Внезапно повеяло сыростью, но не той влажностью, которая царила в уровне тритона, а затхлой, древней, смрадной. Картинка глаз вовсе не радовала. Сначала даже подумал, что попал в один из уровней самого первого "Диабло": стены из крупного камня с потемневшими от времени дубовыми дверьми, еле-еле горевшие факелы, то и дело трещавшие и грозившиеся в любой момент погаснуть, ослизлый грязный пол, покрытый нечистотами. Но самое важное витало в воздухе (помимо общего смрада), придавливало против воли, словно находился в одном из плохих мест. Бывает идешь шумной компанией и вдруг, в какой-то момент непонятно почему начинаешь говорить тише, боязливо оглядываясь по сторонам.
Эх, так и не научился у Хло заклинаниям на свет, пустил бы сейчас пару ярких шариков, осмотрелся. А так оставалось надеяться лишь на свою еще работающую ауру. Впрочем, одна минута не такой долгий срок, надо торопиться.