Ключ от рая

— Наше предложение, хан-ага, будет таким: если уберете свои пушки и уйдете в Караяб, спасете от гибели наших детей, Каушут-хан согласен платить вам сороковую часть от скота и урожая.

Мядемин понизил голос:

— А в Мары не согласны переехать?

— В Мары не согласны. Причина в том…

— Я не хочу знать причины, ишан. Не переберетесь в Мары, не внесете залог, я залью кровью крепость Ка-ушут-хана. Это и передайте ему.

Мядемин говорил решительно, Сейитмухамед понял, что умолять его бесполезно, и тем не менее спросил:

— Хан-ага, вчера у нас погибло сто тринадцать человек. Ради милости аллаха дайте возможность отнести их на кладбище и по-человечески похоронить.

Мядемин кивнул головой. И вдруг ехидно улыбнулся, словно бы пожалел о своем согласии.

— Ишан, — сказал он, — неужели и Каушут-хан пойдет на кладбище хоронить погибших по его собственной вине?

— Этого я не знаю, хан-ага. Видно, пойдет.

— Хоп! Хорошо! И еще условие. Похоронная процессия пойдет без оружия. Если хоть один нарушит это условие, никто не вернется с кладбища живым. Придется рыть могилы и для себя.

Сейитмухамед принял это условие. Но Мядемин продолжал говорить:

— И вообще, ишан, если не захотите перебираться в Мары, можете сразу же отправляться на кладбище, все до одного. Завтра я пойду на вашу крепость в последний раз. И если сами, своими ногами не отправитесь на кладбище, хоронить вас будет некому.

Кровь ударила в голову Сейитмухамеду. Про себя он подумал: «О аллах! Пошли нам умных и мудрых соседей, избавь от таких, как эти!» Ему хотелось сказать вслух что-нибудь в этом роде, но он сдержался, вспомнив совет Каушут-хана: «Ишан-ага, что бы там ни было, а посол не должен горячиться».

— Хан-ага, если аллах с нами, он не отдаст на погибель наших детей, — только и вымолвил ишан.

Мядемин снова улыбнулся с ехидцей:

— Пускай с вами аллах, если ему так хочется, — и, махнув рукой, прибавил: — Но и кладбище «Верблюжья шея» тоже будет с вами.

Сейитмухамед подумал, что теперь орудия Мядемина не будут стрелять по крепости, а если и будут, то снаряды полетят в них самих, если они посмели оскорбить и аллаха, и кладбище «Верблюжья шея».

— Хан-ага, если позволите, я уйду, — сказал ишан.

— Иди, ишан. И передай Каушут-хану, попадется мне в руки, я зарою его в землю живым.

Сейитмухамед молча встал с места. Когда он дошел до порога палатки, услышал властный окрик хана:

— Остановись!

Обернувшись, ишан увидел улыбающегося Мядемина. В его душе мелькнула надежда, что хан подумал о детях и сжалился над ними.

— Ишан, у меня есть еще один разговор. Если текинцы пойдут навстречу, я спасу их от гибели.

Сейитмухамед ничего хорошего не мог ждать от Мядемина, тем не менее согласился выслушать.

— Говорите, будем слушать.

— Пусть Каушут-хан принесет нам сорок белых кибиток.

Ишан согласно кивнул головой:

— Каушут-хан выполнит это условие.

— А в каждой белой кибитке по одной шестнадцатилетней текинской девушке.

Мороз прошел по коже ишана.

— Хан, я не смогу передать это Каушут-хану. Разрешите мне уйти.

— Разрешаю, ишан, разрешаю. Подумайте над моим предложением.

Ярко светило солнце. Перед Сейитмухамедом-ишаном, который стоял на вершине Аджигам-тепе, Серахская равнина лежала как на ладони. И горько было думать, что вся она теперь занята войсками Мядемина. По ней то и дело проносились чужие всадники, клубились чужие дымки над очагами. Вдали, как бы прижимаясь к этой равнине, лежала в развалинах старая крепость. Вокруг нее все было мертво. Только за полуразрушенными стенами поднимались к небу дымы. И это говорило о том, что в крепости были люди.

Ишан подошел к нукерам, прислуживающим хану в палатке. Ему хотелось перед уходом повидаться с Мухамедом Якубом Мятером, чтобы попросить у него сопровождающего.

— Люди, — обратился он к слугам, — помогите мне найти Мухамеда Якуба Мягера.

— Видите толпу? — сказал один из слуг хана, показав на собравшихся людей у подножия Аджигам-тепе. — Идите, он там.

— Можно ли нам пройти туда? — спросил ишан.

Слуга понял, что хотел сказать ишан.

— У нас все знают, что вы прибыли послом. Идите, никто не тронет вас.

С вязанкой хвороста мимо проходил уже знакомый ишану усатый толстяк.

— Эй, хаммал![97] Проводи этого человека к Мятеру! — крикнул старший над слугами.

Хаммал отнес хворост к очагу, вырытому позади ханской палатки, вернулся, склонил голову перед приказавшим и молча шагнул к ишану. Он шел впереди Сейитму-хамеда по склону холма и без умолку болтал, выхваляясь перед послом текинцев. Он говорил о бесконечных праздниках, которые сопровождали их в походе от самой Хивы до Серахса, о том, что в каждом ауле он проводил время в обществе молоденьких девушек, что Мядемин назначил его к поварам не хаммалом, а самым доверенным лицом, которое должно следить, чтобы не отравили обед хану, и что вообще ничего нет лучшего, как находиться в войсках Мядемина, где каждый день происходит что-нибудь интересное, и вот сегодня они идут как раз туда, где можно будет посмотреть на интересное зрелище, сейчас там будут травить собаками ослушника, который обматерил самого Мядемина.

Ишан слушал и не верил своим ушам.