Уваженье к ним людей не оставляло Айпарчу одинокой во время частых отлучек мужа. К тому же ей повезло с подругой. Гюльджемал была привязчива сердцем, хоть порой и горяча, остра на язык. Иной раз в общих хлопотах и делах они проводили вместе целые дни. Судьба оказалась немилостива к Гюльджемал. Вскоре после ее замужества выяснилось, что ее муж есть не кто иной, как терьяк-кеш, заядлый курильщик опиума, по своей темной страсти к тому же еще и нечистый на руку. С первых же месяцев жизнь ее стала сплошным позором. Этот несчастный, глубоко падший человек делал, казалось, все, чтобы и она была столь же несчастна и так же презираема. Гюльджемал старалась как могла, работала по дому не покладая рук, первой шла, смиряя свой характер, навстречу всем людям, своим аульчанам, в каждой мелочи уступчива была и безответна, но это мало помогало, скорее даже подчеркивало несчастье их семьи и позора не убавляло. Конечно, люди видели, кто она и кто ее муж, но насмешки над ним волей или неволей относились и к ней тоже, задевали и ее, оскорбляя до глубины души, отравляя и мучая. Никто не знал, сколько слез и проклятий своей судьбе носила она в себе, сколько незаслуженного стыда, унижений и горечи претерпело ее бедное сердце… К тому же и в подрастающем сыне стала замечать она странные, какие-то неестественные наклонности, некие предвестья будущих пороков, уже сейчас искажающие черты несчастного ребенка… и что может быть большим горем для сердца матери, что хуже?!
Правда, этой зимой ее трясущийся, весь уже почерневший муж в поисках опия и заработка на него уехал в шахский город. С тех пор о нем не было никаких слухов, и жить, отвечая только за себя, Гюльджемал стало все-таки проще и свободнее.
Но было еще и то, чего не могла знать Айпарча, в чем Гюльджемал теперь не призналась бы никому: это ее первой пытался высватать когда-то за брата своего Караул… Ее, четырнадцатилетнюю, влюбленно подглядывавшую вместе со своими подружками-сверстницами в решетчатое оконце соседской кибитки, где в честь какого-то праздника играл на своем дутаре Годжук Мерген… Ее, по-детски обожавшую, по-женски уже любящую статного джигита со смущенно-приветливой улыбкой на смуглом лице, с легоньким многозвучным дутаром за широкими плечами… Это ее сердце счастливо подкатывалось и замирало, когда нечаянно встречалась она взглядом с его спокойными приветливыми глазами, и это ее ночи стали оттого одним каким-то сплошным лихорадочно-счастливым бредом о нем…
Но ее суровый отец, заслышав о намерении Мергенов свататься, посуровел еще больше: «Как, отдать свою дочь в дом, где старшим деверем будет этот неотесанный Караул?! Нет, этому дураку в понуканье я ее не отдам!..» — «Но Годжук вроде бы джигит неплохой, — попыталась вступиться мать, видевшая, как мается ее младшая дочь. — Добрый, не обидит никогда…» — «Обидеть не обидит, но и защиты в нем дочь наша не найдет… Мы не худшие в ауле, без мужа не останется». И вот нашли ей жениха — с богатым калымом и гнилой душой. Потому-то, может, и калым был большой…
С тех пор ожесточилось ее сердце — о своем ауле, о родных людях там слышать ничего не хотела, видеть не желала и ничего никому не рассказывала. Лишь нечаянно, много времени уже спустя, узнала Айпарча от соседки, что Гюльджемал и муж из одного аула, и очень удивилась: «Так почему же он не помнит тебя?» — «Я была совсем еще девочкой тогда, где ему помнить…» И Годжук Мерген, узнав, попытался спросить, из чьей она семьи, но она так резко оборвала его: «А не все ли равно тебе, Годжук?!» — что он смутился отчего-то и больше не спрашивал. С горечью и окончательно поняла тогда Гюльджемал, что сватались к ней не по желанию самого Годжука, а скорее всего по настоянию кого-то из родственников, что бывает не так уж редко и в хижинах, и в дворцах…
Шел третий год, как они переехали сюда, и в один из дней Айпарча услышала, что на ближнее стойбище кочевников кто-то привез к больному тебибу, искусную женщину-знахарку. Сомнения все еще никак не оставляли Айпарчу, и она решила сходить к ней, благо муж был в своей обычной отлучке. А чтобы не зазорно было идти одной по степи, попросила Гюльджемал быть с нею вместе. Та сразу согласилась, да и какая женщина откажется пожаловаться знахарке на свои недомогания?..
У подруги была новосты вернулся из столицы и заехал к родителям в аул один из нукеров Эсен-хана и рассказал, что видел ее мужа. Сказал, что совсем тот плох, ноги отнялись, но еще попрошайничает, нищенствует на базаре, а носят его какие-то дружки, такие же терьяк-кеши, — видно, в расчете на милостыню… Что домой уж теперь он не вернется, да и не хочет… Гюльджемал, рассказывая, злобно усмехнулась:
— Да и кто ему нужен, что нужно ему, кроме опия?! Будь он проклят и в могиле!.. Наконец-то я хоть от него отмучилась…
— Не надо так, Гюльджемал. Он несчастный человек…
— А я что, счастливая?! Или мой сын счастлив будет, если уже сейчас лишь молчит и смотрит на всех, как последняя забитая собака?! О аллах, прости мне слова мои… но нет уже больше сил терпеть!..