Ключ от рая

— Да, Рахими-джан. Уже собрали деньги, разослали людей… Удивляюсь я. Для них это, оказывается, важнее всего. Нет чтобы прекратить раздоры, навести порядок в своей степи… впрочем, это и к лучшему. Правда, Годжук Мерген немало погасил ссор, рассудил всяких споров, пока был на ногах. А сейчас распри начались с новой силой…

Рахими-хан с кряхтеньем поднялся, прошел в глубь кибитки к своему заветному сундучку, с которым никогда не расставался и брал даже в походы. Открыл единственным ключом крышку и, глубоко запустив руку (там, знал советник, хранились особо важные бумаги и драгоценности), достал со дна небольшую кипарисовую шкатулку. Вернулся на свои подушки, поставил ее перед собой:

— Вот это лекарство…

Багтыяр-бег удивленно вскинул глаза. Да, много еще тайн и мыслей хранит от него хан, хозяин…

— Вот лекарство это. И с небольшой частью его ты поедешь к мукамчи. Ты предложишь ему мой кров и моих врачевателей, ибо с толком применить это снадобье почти так же трудно, как и достать его… Той части, которую я дам тебе, хватит, чтобы подкрепить его силы для переезда к нам. Мой знахарь напишет тебе самый простой способ употребления лекарства… да, сил старику это все-таки на время прибавит. Или даже больше, на все то время, пока ты его не уговоришь. Даю тебе месяц, два! Он должен стать и нашим знаменем, и нашим заложником… Нашим! Он умен и проницателен, несмотря на простодушие, верен своей земле и людям, но ты и не трогай эту верность… ты, наоборот, сыграй на ней. А мы загодя кое-чем подкрепим это: я давно подумывал открыть мектеб[112] для детей этих туркмен, грамотные исполнители нашей воли нам нужны, — вот теперь и объявим о том во всеуслышанье… Наобещай ему, что по выздоровлении мы даже готовы сделать его учителем в мектебе — каким угодно, вплоть до учителя игры на этом их дутаре. Используй всякие благоприятные вести из нашего ханства, сравнивай меня с их башибузуком Эсен-ханом… делай что угодно, но уговори! Его дутар должен стать нашим дутаром. Почтение к нему должно хоть отчасти стать почтением к нам. Сделать это тебе будет непросто, но на твоей стороне — вот эта шкатулка… В ней жизнь его или смерть — разве этого мало?! Мы даем цену, перед которой мало кто устоит в этом жестоком мире… Заодно располагай к себе, как можешь, всех мало-мальски почтенных людей в той степи, они нам пригодятся… Поедешь с маленьким караваном, возьмешь самых надежных нукеров. Сначала посети несколько селений, узнай, что думают и говорят там. Я слышал, что Караул, брат Годжука, и его ночные всадники не в ладах со своим ханом.

— Да, Эсен-хан очень зол на них, но в открытую нападать боится… Мешает знаменитый брат.

— Съезди туда и узнай подробнее. Заодно подумай, как лучше натравить их на шахский отряд, который сейчас там рыскает. И отдай сегодня распоряжение, чтобы набирали джигитов для рытья новых колодцев. Об остальном додумаешь сам…

— Слушаю и повинуюсь, — серьезно и почтительно сказал, склонив голову, Багтыяр-бег. — Почетно исполнять истинно ханские повеления…

10

Шел уже третий год, как Годжук и Айпарча переехали в этот предгорный аул. Они быстро свыклись с его людьми и жизнью, особенно Айпарча, для которой и родное селение мужа не было и не стало родиной.

Они быстро свыклись с новым местом еще и потому, что Салланчак-мукам своим появлением перевернул всю их жизнь. Мужа все чаще и чаще стали приглашать на праздники, посвященные рождению нового человека, — чтобы он спел над ним свою осененную надеждой песню. Вскоре всякий такой праздник, если на нем не звучал Салланчак-мукам, стал считаться как бы даже неполноценным, настолько уверились все в благих свойствах его дутара… Годжук успел сочинить еще несколько мукамов, которые распевались теперь за каждым дастарханом и все дальше расходились по окрестной степи, распространялись проворными пальцами заезжих мукамчи; но Салланчак-мукам, как ни старались они, не удавался никому. Годжук Мерген предпочел бы, конечно, не быть единственным его исполнителем, ездить на каждый подобный праздник в ближние и дальние аулы и стойбища было тяжело, не под силу ему — но другого, увы, пока не предвиделось…

Переменилась и жизнь Айпарчи. Она по-прежнему управлялась с их небольшим домашним хозяйством, доила двух верблюдиц, приглядывала за небольшой отарой своих овец, пасшихся на ближних склонах предгорья. Однажды ей нечаянно пришлось помочь повивальной старухе, которая испокон века принимала всех новорожденных аула. С тех пор они сошлись, и одинокая старуха сама рада была, что ей теперь есть кому передать свои немалые познания в таком нужном людскому роду деле.