Ключ от миража

— Ты что это осип? Простудился? — значит, она не поняла, что с ним. Как он рад ее видеть. — Ты почему без шарфа? Застегнись.

— Фильм начался, — произнес Алмазов. — Ты почему опаздываешь?

— Троллейбус в пробку попал, там авария в туннеле у «Сокола», — она поглядела на него.

— Я решил — ты совсем не придешь.

— Вот билеты, — она подняла раскрытую сумку. — Идем скорей, а то не пустят.

— Пустят, — сказал он, кладя ей на плечи руки. — Со мной пустят куда угодно, — наклонился и, преодолевая ее слабый протест (она всегда на улице его отталкивала, но он знал, что она хочет, просто так воспитана — по-дурацки или, наоборот, по-нормальному, по-женски), поцеловал.

— Пойдем, — шепнула она.

— Так тянет в кино? — спросил Алмазов. — Сказку смотреть?

Она не ответила.

— Поедем домой, ко мне, — он не отпускал ее.

— Нет, не сегодня, — ответила она. И он понял: его наказывают за то, что он не видел ее все эти дни.

— Так тянет в кино? — повторил он. И так как она снова не ответила, сказал:

— Ну, давай билеты.

Она протянула билеты. Он посмотрел на цену: ого, кусается, сто пятьдесят каждый. При ее-то зарплате. У опустевших касс «Варшавы» маячила все та же девчушка в меховой курточке. Рядом с ней был какой-то пацан. Гитара теперь перекочевала к нему.

— Эй, билеты нужны? — окликнул их Алмазов.

— Сколько? — спросил парень.

— Двести пятьдесят каждый, два — пятьсот.

— Олег!

Он услышал ее восклицание — растерянное и смешное. Ну просто смешное и растерянное!

— Берете? — Алмазов поднял руку с билетами высоко, чтобы она не дотянулась. Но она не тянулась за ними.

— Олег, прекрати.

— У меня всего триста, — печально изрек парень. — Машка, у тебя деньги есть?

Девушка Маша вывернула карманы меховой курточки, выпал рубль. — На, бери за триста, — Алмазов сунул парню билеты.

Она, не оглядываясь, быстро шла к остановке. Алмазов догнал ее. Ее сумочка болталась на ремне и все еще была открыта. Она забыла застегнуть «молнию». Однажды у нее так кошелек в метро свистнули — сама призналась. Алмазов нагнулся, положил деньги в сумку. Она вырвала сумку, ускорила шаг.

— Стой! — скомандовал он голосом Сухова.

Она остановилась, не оборачиваясь. Он подошел к ней сзади. Близко, вплотную.

— Ты совершенно невозможный.., ты дерзкий, наглый, — она отворачивалась, — ты…

— Спекуль несчастный, — подсказал он, касаясь губами ее волос.

— Наглый, — повторила она.

— Ужасно. Загнал такие билеты.

— Сумасшедший… Он обнял ее за плечи, зарылся лицом в волосы.

— Ненормальный.., пусти… Он повернул ее к себе. Ее лицо…

Раньше он считал: на улице на морозе под фонарем с девчонками целуются только зеленые пацаны, молокососы, кому пойти больше некуда. У нормальных взрослых мужиков для этих дел есть машины и квартиры. Иначе это просто не мужики. Его машина была тут рядом, на стоянке у кинотеатра. Но он все забыл.

* * *

Ровно в восемь Оля Тихих включила в своей комнате телевизор. По каналу «Дискавери» начинался выпуск «Путешествий на край земли». Оля уселась с ногами на диван, сняла надоевшую за день заколку, помотала головой, распуская волосы, подтянула поближе диванную подушку, нащупала пакетик фруктовых леденцов… Прибавила звук. На экране возник ведущий, очень похожий на молодого Крокодила Данди. «Путешествия» в этом выпуске были классные: Непал, предгорья Гималаев. Но сразу же пошел блок рекламы. Оля убавила звук, прислушалась.

В спальне за закрытой дверью ругались родители. В последние месяцы, как только переехали в этот дом, они что-то слишком часто ругались. Сначала Оля сильно переживала из-за этого, а потом привыкла. Ей все надоело. Только вот после таких ссор атмосфера в доме была неважной. Родители не разговаривали друг с другом. Отец возвращался поздно, хмурый, а мама заметно нервничала и часто срывалась на Олю по сущим пустякам: почему на новом свитере — пятно, почему репетитор французского снова звонил и жаловался, почему Оля написала контрольную по алгебре на три балла?

Однако сегодня вечером отец приехал не так уж и поздно. Какой-то расстроенный, встревоженный. Разделся в холле, прошел в гостиную, сел в кресло и закурил. Оля Тихих не видела отца курящим. Раньше он даже частенько с назиданием рассказывал брату Лене, что «имел в его возрасте такую силу воли, что бросил курить сразу и навсегда». Но сейчас отец сидел посреди гостиной, наследив на новом ковре мокрыми ботинками, и курил.

— На, возьми пепельницу! — прикрикнула мама. — Ковер испортишь, Шурка потом пылесосом не отчистит!

Шурка была помощницей по хозяйству, домработницей и приходила к Тихим два раза в неделю убираться в квартире. Была она приезжей из Латвии, жила в Москве у троюродной сестры без регистрации на птичьих правах и зарабатывала у Тихих полдоллара в час. Оля знала все это от нее самой. Шура порой забирала ее из школы и провожала на дом к репетитору французского. Обычно это делала мама на машине, но иногда она задерживалась в магазинах, в салоне красоты, в фитнес-клубе. И тогда Олю всюду как тень сопровождала Шура. Шуре было пятьдесят лет, и Оля так в душе и не решила, как ее называть — «тетя» или «бабушка».