Ключ из желтого металла

Мирра привела меня обратно в гостиную, усадила в кресло-мешок, кинула на колени плед, такой же оранжевый, как ковер, расчерченный желтой, как стены, клеткой. Кресло оказалось натуральным болотом, от каждого движения я увязал все глубже, предчувствуя уже, как с густым плюшевым бульканьем сомкнется над моей головой эта теплая трясина, и, честно говоря, ничего не имел против. Тайно надеялся, что обо мне забудут, ну или просто пощадят, не станут тормошить до утра. Устал как собака, не хочу ни шевелиться, ни говорить, ни думать, ничего не хочу.

Впрочем, у меня хватило сил проводить хозяйку дома вполне сладострастным взором и достать из кармана книжку Цаплина, которая злонамеренно впилась мне в бедро, дескать, не отлынивай, давай читай меня, ну!

– Ну и чего ты ревешь? – спросила Фея.

– Потому что все закоооо… закоооо… кончилось!

Золушка рыдала так бурно, что едва могла говорить. И уж тем более слушать. Фея решила подождать. Пусть крестница немного успокоится.

Несколько минут спустя Золушка звучно высморкалась в передник и почти спокойно сказала:

– Он… Он был такой милый. Такой добрый. Он понимал меня без слов. И такой красавчик! Я была так счастлива. Но все закончилось, когда часы пробили полночь. И мне теперь незачем жить.

– Как это – незачем? – изумилась Фея. – Дурочка, ты что, не поняла? Ничего не закончилось, все только начинается. Принц от тебя без ума, о другой невесте и слышать не хочет. Подобрал на лестнице твою туфлю, надеюсь, у его папаши хватит ума пустить по следу хорошо обученную розыскную собаку. Ну, так или иначе, а принц всерьез намерен тебя искать. И найдет, вот увидишь. И дело в шляпе.

– А при чем тут принц? – дрожащим голосом спросила Золушка. По ее щекам снова потекли слезы, но на бурные рыдания уже не осталось сил.

– Как – при чем? – опешила Фея. – Сама же говоришь – красавчик. К тому же добрый, милый, все понимает…

– Да нет, – отмахнулась Золушка. – Принц отлично танцует, но это, пожалуй, единственное его достоинство. Я говорю о кучере.

Она достала из кармана передника толстую печальную крысу, нежно поцеловала в макушку и протянула Фее.

– Скажите, крестная, с этим что-нибудь можно сделать?

Примерно на этом месте я и задремал – с открытой книгой в руках, уткнувшись носом в шершавую темноту чужого кресла. Мне снилось, что я стараюсь превратиться в летучую мышь, но у меня ничего не выходит, и за это мне вот-вот поставят двойку, причем почему-то по физике, а я думаю, что справедливо было бы – по зоологии, и эти размышления не дают мне превратиться – замкнутый круг.

Но тут хлопнула дверь, затопали шаги, насмешливый мужской голос сказал: «Что-то твой приятель заскучал, умеешь ты, Мариночка, гостей развлекать», – а женский ответил: «Пусть поспит человек, жалко будить, я его и так загрузила». Я понял, что Арсений вернулся и я, стало быть, свободен от обязанности дышать в соседней комнате, можно вызывать такси и ехать в отель, даже нужно, не дело это – спать в гостях у почти незнакомых людей. Но даже открывать глаза поленился, а о том, чтобы выбираться из-под теплого пледа, и думать не хотелось. Сейчас, обещал я себе, сейчас. Еще минуточку. И, убаюканный собственными посулами, снова заснул.

А когда проснулся, за окном уже серели пасмурные предрассветные сумерки и откуда-то издалека раздавался звонкий голос Мирры.

– Лето красное настало! – она почти кричала. – Соловьи поют в садах! Нагуляв за зиму сало, сидят дятлы на дубах!

Она ненадолго умолкла, я перевел дух, но тут Мирра снова завопила: