Ключ

Осгуд заулыбался, подхватил корзину и поспешно покинул кабинет. Едва за ним закрылась дверь, Афанасиус схватил конверт, разорвал и двинулся к камину, на ходу читая письмо. Потом скомкал бумагу, бросил в холодный камин, поджег и стал наблюдать, как исчезают в пламени опасные слова, как рассыпаются они пеплом. Этот пепел он старательно растер рукой в мелкий порошок.

В письме говорилось: «Сегодня ночью».

Афанасиус выпрямился и быстро вышел из кабинета, припоминая в подробностях все, что еще сообщалось в письме. Вытер руки и направился в лазарет.

73

Брата Садовника Афанасиус услышал, еще не успев увидеть его.

Приглушенные стоны и причитания разносились по притихшему коридору, который вел к изолированным пещерам лазарета. В этих причитаниях слышалась такая боль и отчаяние, что Афанасиусу невольно захотелось бежать отсюда, зажав уши руками. Ему показалось, что стенает неприкаянная проклятая душа, ускользнувшая из мрачных бездн ада. Невыразимая мука и безумие звучали в стонах больного, ввинчиваясь в самые отдаленные, первобытные уголки мозга, где живут наиболее сильные человеческие страхи.

Он пошел по коридору и, ориентируясь на звук, приблизился к одной из палат. Потом сделал глубокий вдох, облизнул пересохшие губы и толкнул тяжелую деревянную дверь.

Ему сразу же бросилась в глаза похожая на призрак фигура одного из братьев-лекарей, который нес дежурство. А позади него корчилось на кровати обнаженное тело брата Садовника. Его раздели полностью, оставив лишь набедренную повязку, и крепко привязали к металлической раме толстыми холщовыми ремнями цвета выбеленных солнцем, дождем и ветрами костей. Местами на ремнях темнели коричневые пятна, влажные и источавшие неприятный запах. Вздувшаяся волдырями кожа была покрыта глубокими рубцами и царапинами — больной расчесывал ее ногтями так ожесточенно, что казалось, будто он побывал в лапах какого-то хищного зверя. Да и сейчас кулаки его связанных рук непрестанно сжимались и разжимались — он жаждал чесаться, но не мог, и оттого из его охрипшего горла исторгались жалобные завывания.

Едва Афанасиус шагнул через порог, брат-лекарь обернулся и выставил вперед руку в хирургической перчатке, не позволяя приближаться к больному. Афанасиус отступил в коридор, лекарь последовал за ним, плотно прикрыв дверь и тем значительно уменьшив шум. И только после этого сдвинул закрывавшую лицо маску. Это был брат Сименон, один из старших лечащих врачей. Без единого слова он протиснулся мимо Афанасиуса и прошел дальше по коридору.

— Что с ним такое? — спросил Афанасиус, догоняя врача.

— Непонятно. Поначалу мне думалось, что то же самое, что сгубило Посвященных, но у них было нечто вроде геморрагической[68] лихорадки. Здесь же случай совершенно другой. Мы взяли на анализ кровь и образцы выделений из нарывов, но до сих пор не удается идентифицировать их ни с одним известным заболеванием. Симптомы несколько схожи с симптомами оспы, поэтому мы и поместили его в изолятор, однако сходство далеко не полное, и я лично думаю, что это не оспа. Имеются и некоторые указания на бубонную чуму, но оба эти заболевания сейчас почти не встречаются, так что совершенно не ясно, как он мог заразиться тем или другим.

— Он расчищал сад, — сказал Афанасиус, припоминая последнюю встречу с Садовником.

— Да, я знаю о болезни деревьев. Об этом я уже думал и допускаю, что причина именно в этом. Существуют грибки и споры плесени, способные за короткий срок поразить иммунную и дыхательную системы. Они могут вызывать острую аллергическую реакцию, в результате которой образуются микотоксины, либо непосредственно приводить к микозу, то есть острому грибковому заболеванию. Наблюдая состояние кожных покровов брата Садовника, я склонен подозревать, что мы действительно имеем дело с микозом, хотя я ни разу не слышал о возбудителе, способном вызывать его так стремительно. Мы надеемся, что нам удастся выделить культуру микроорганизмов, поразивших растения, и проанализировать степень их опасности для человека. Однако, как я понимаю, садовникам приказали сжечь все пораженные ветви.

Афанасиус вспомнил черный ядовитый дым, столбом поднимавшийся в ясное небо, и кивнул.

— А как быть с помощниками брата Садовника?

— Этот вопрос заботит меня больше всего, — ответил Сименон, останавливаясь у следующей массивной двери и открывая ее. Дверь вела в самую большую палату монастырского лазарета.

Узкое сводчатое помещение походило на большой подвал. У каждой из двух длинных стен вытянулся ряд из четырех коек — всего их в палате было восемь, — и на каждой лежал монах. Когда дверь отворилась, все они как по команде посмотрели на входящих, и Афанасиус увидел в каждой паре глаз одинаковое выражение страха. Медики поместили сюда на карантин всю садовую бригаду. В палате хлопотали еще три лекаря, все в масках и голубых резиновых перчатках. Они по очереди осматривали монахов, выискивая любые ранние симптомы заболевания, и время от времени брали у них кровь на анализ.