Ключ

В дверях уже стояла домоуправ Стелла Ивановна Громова, официальная, строгая. За окном играл горячий золотой солнечный свет, и слегка повернутое к стене лицо Ольги Степановны казалось живым.

«Мне здесь уже больше нечего делать», — подумал Демид и шагнул к дверям, неся в руках пакет Ольги Степановны.

— Завтра зайди, возьмешь книги, — напомнила управдом, — такова была воля покойной, она давно предчувствовала свою кончину… А мебель, — она критически оглядела комнату, — не знаю, что с нею и делать, может, просто выбросить? Кому нужны эти дрова… Ты не возьмешь себе что-нибудь?

— Нет.

— А родственников покойницы ты не знаешь?

— Нет.

— Хорошо, я подумаю, может, кому-нибудь пригодится. Хотя в наше время всем подавай полированные гарнитуры…

Но Демид уже не слушал деловых рассуждений управдома. Он поспешил к себе, в свою комнату, чтобы ничто не мешало ему думать. О чем думать?

О смысле жизни и о смерти. О красоте сильной человеческой личности, о следе, который человек оставляет на земле. Ольга Степановна оставила незабываемый след в душах своих учеников, в том числе и в душе Демида. Она сказала: «Когда тебе будет тяжело, подумай, как поступил бы каждый из нас, с кого ты хотел бы брать пример…»

И вдруг пришла мысль: а как бы повела себя Ольга Степановна, если бы у нее умерла ближайшая подруга? Убежала бы так, как это сделал он? Оставила бы покойницу одну, пока придут люди одеть ее в последний путь?

Демид покраснел от стыда. Когда прибежал в комнату Ольги Степановны, там уже сидели две пожилые женщины и мужчина, седой, с протезом. Мужчина, не торопясь, по-стариковски обстоятельно что-то рассказывал:

— …Сбросили нас с самолета в районе Ирпеня, а мы и потеряли друг друга. Парашюты спрятали, а друг друга не найдем…

Беседа текла неторопливо. Одна из женщин разложила на столе ордена и медали Ольги Степановны.

— Нужно пятнадцать подушечек, — сказала она, — четыре ордена и одиннадцать медалей.

— Их пионеры школы, где Ольга Степановна учительствовала, понесут, — сказал мужчина, и только сейчас Демид понял, что мужчина такой же старый, как и Ольга Степановна.

— Да, было что вспомнить Оле Бровко, — сказал старик, — отчаянной смелости была девушка!

— Тебе тоже есть что вспомнить, — почему-то сердито сказала женщина, раскладывающая на столе ордена.

— Ну, я все-таки гитлеровских генералов не убивал.

— А она? — вдруг прозвучал от дверей девичий голос.

Демид оглянулся — Лариса. Опушенные ресницами глаза — иссиня-черные от волнения.

— Убивала, — не оглянувшись, ответил старик.

В этот момент в комнату вошел высокий, темноволосый молодой человек. Он назвал себя директором школы, в которой когда-то работала Ольга Степановна, высказал сочувствие ее друзьям, сообщил, что гроб с телом покойной будет установлен в Доме учителя на площади Калинина, что гражданская панихида начнется в двенадцать часов, вынос тела в два.

Он был такой энергичный, деловой, голос его звучал так уверенно, будто для него смерть Ольги Степановны и ее похороны были одним из заранее запланированных общественных мероприятий, которые надлежало провести как можно лучше.

— Пойдем, — Лариса взяла Демида за руку и вывела из комнаты.

— Пойдем, — согласился Демид.

— Дай ключи.

Демид покорно протянул девушке ключи. Они вошли в его квартиру, сели в кресла. Пакет Ольги Степановны лежал на тахте.

— Что это за сверток?

— Еще не знаю. Снова в доме горе?

— Нет, дома все спокойно. Тебе плохо, вот я и пришла.

Он почувствовал, как к горлу подкатил ком, не давая вздохнуть, и единственная возможность избавиться от него — или расплакаться, или рассмеяться громко, отчаянно. Он понял, что сейчас разрыдается, что такое с ним никогда не случалось. Страшнее всего было произнести хотя бы слово, оно рвануло бы, как детонатор.

Лариса поднялась с кресла, посмотрела в потемневшие глаза Демида, все поняла и нарочно, желая отвлечь от терзавших его мыслей, сказала:

— А ты, оказывается, слабак. Может, истерику закатишь?

— Нет. Истерики не будет, — овладев собой, сухо бросил он. И вдруг все его горе, бессилие перед случившимся, его минутная слабость обернулись против Ларисы: так молния, набрав силу, ударяет в неповинный громоотвод.

— Зачем ты пришла?

— Чтобы спасти тебя от истерики, — сказала Лариса.

— Плохо ты меня знаешь.

— Нет, я знаю тебя хорошо. Ты много раз выручал меня…

— А сейчас выручи меня ты, — спокойно сказал Демид.

— Каким образом?

— Уйди отсюда! — не выдержал спокойного тона, сорвался на крик Демид.

— Хорошо, хорошо! Только успокойся, пожалуйста. — Лариса заторопилась, в глазах плескалась боль. — Ты молодец, держишься лучше, чем я ожидала. Держись! И помни, я все время рядом.

Девушка шагнула к двери, и он сделал над собой усилие, чтобы не закричать: «Подожди, не уходи, мне страшно оставаться одному».

Но Лариса ушла, дверь захлопнулась, и Демид тяжело опустился в кресло.

Глава восемнадцатая