Ключ

После смены немного задержался с ребятами. Поймал себя на мысли, что тянет время, не торопится домой, потому что не может себе представить, что он будет делать, как доживет до девяти часов. И все-таки пришлось идти, не торчать же в цехе до вечера. Пришел, заглянул в кухню, на ключи даже не взглянул — пройденный этап. А вот самой кухней не вредно бы заняться, грязь он развел за последнее время изрядную. И ванной тоже… Запустил все из-за «Ивана», в сущности, совершенно неинтересной идеи. Демид решительно переоделся и принялся за уборку: собрал в кучу все детали, казавшиеся такими важными и интересными, когда строил свою машину, и, выйдя на лестничную клетку, выбросил в мусоропровод.

Начал уборку с ванной: все вымыл, вычистил, лампочку над зеркалом сменил на более яркую. Потом принялся за кухню, оставил только столик с тисками и инструменты, а целую прорву всякого технического хлама тоже выбросил. Вот и кухня стала походить на человеческое жилье. Теперь очередь за комнатой!

Глава тридцать первая

Стрелки часов приближались к девяти, Демид приказал себе набраться терпения, прийти на свидание точно в девять, но не выдержал. Быстро, торопясь, сбросил спецовку, надел джинсы, красную рубашку, на плечи набросил куртку из искусственной кожи — просто и удобно.

В передней взглянул на себя в зеркало. Побриться надо бы, не успел утром. Сказано — сделано.

Ну как? Можно в таком виде идти объясняться в любви? Жаль, в наше время для этого не существует строгих правил. Раньше надевали черный фрак или сюртук, белые перчатки, цилиндр, приезжали к родителям невесты просить ее руки. Правда, рабочий класс никогда белых перчаток и тем более фраков не носил, а все-таки во всей этой торжественности было что-то привлекательное.

У «Элиона» он очутился минут за десять до назначенного времени. Майские ночи короткие, дни долгие, и небо только-только начало синеть, предвещая приближение вечера.

Сравнялось девять часов, а Ларисы все не было. Пять раз перепрыгнула минутная стрелка, пошел десятый час, а ее все нет.

Что-то случилось… Может, заболела?

И тут увидел ее. Девушка явно спешила, даже немного задохнулась от быстрой ходьбы.

— Прости, что опоздала, дома у нас неспокойно…

— Отец?

— Он. Не сорвался, не запил, только какой-то хмурый и возбужденный. В таком случае мне лучше быть дома. Мы недолго погуляем, хорошо?

— Сколько скажешь.

— Пойдем, побродим по «лабиринту». Час, думаю, у нас есть.

— Пойдем.

Борщаговка когда-то была застроена маленькими одноэтажными домиками, стояли они в садах, вишневых, яблоневых, грушевых. Высокие дома выросли теперь на месте этих садочков, но между бульваром Ромена Роллана и Брест-Литовским проспектом еще остался большой участок старой киевской окраины с немощеными улицами, где около каждых ворот стоят лавочки, чтобы вечером можно было выйти посидеть, поговорить с соседом. Вот эти переплетения улиц, спрятавшихся в цветущих садочках, Демид с Ларисой и называли лабиринтом. Они, свернув с асфальта, углубились в узенькую, малоприметную улочку, и сразу их окутала душистая радость весеннего цветения. Это был огромный сад, разгороженный на отдельные маленькие садочки, глухая, далекая киевская окраина с гавканьем собак, кукареканьем петухов, воркованием голубей.

— Хорошо здесь, — тихо сказала Лариса, садясь на маленькую скамеечку, поставленную у старого, заброшенного дома, едва проглядывавшегося темными, заколоченными окнами в гуще зелени. Но неподалеку, в соседнем доме, на полную мощь работал телевизор, и дальше виднелись освещенные, словно размытые весенней зеленью окна. «Лабиринт» не собирался так просто сдаваться.

— Хорошо здесь, и дышится легко, — сказал Демид.

— Попробуй сказать это по-английски.

— Не хочется сегодня, кругом такая красота и тишина… Мне совсем другое хочется сказать, и если хочешь, попробую по-английски. Может, так будет легче.

— Попробуй, если ошибешься, поправлю.

— На этот раз не ошибусь.

Сказал и почувствовал, как бледно, немощно, не выражая его подлинных чувств, прозвучали английские слова.

— Что? — отшатнулась Лариса.

— Я люблю тебя, — собрав всю волю, сказал Демид. — Люблю! Понимаешь? И прошу стать моей женой.

Лариса странно отреагировала на его признание. Сначала она будто подалась к Демиду, потом уперлась руками ему в грудь, хотя он и не думал ее обнимать, и, сдерживая гнев, сказала:

— А я тебя не люблю. И замуж за тебя не пойду, потому что ты недостоин такой девушки, как я. Мой избранник должен быть человеком, которым можно гордиться, а ты? Ты — один из тех, кто пропускает свое счастье, даже тогда, когда оно само плывет в руки.

Демид почувствовал, что ему, как удавкой, перехватило горло — не вздохнуть, не выдохнуть. Он резко вскинул руки, как учил Володя Крячко, когда надо было прийти в себя после тяжелого удара, и правда — дыхание выровнялось.

— Как ты мог подумать об этом? — теперь девушка почему-то чуть не плакала. — Наконец, что ты сделал такого, чтобы я согласилась стать твоей женой?

— Я люблю тебя, — тихо, но твердо сказал Демид. — А больше, ты права, я ничего не сделал.