Ключ

— Алан, — язык липнет к нёбу, — дай мне передохнуть. — Непослушные, негнущиеся пальцы колупают ремень, впившийся в шею под подбородком.

Алан хмыкает в ответ и, пожав плечами, уходит с залитой солнцем площадки к столетним дубам, раскинувшим свои ветви над плацем. Никита ковыляет за ним.

— Два часа, дело к полудню, а я даже не научил тебя уходить от ударов, — Алан стянул шлем, и Никита увидел, что длинные черные волосы, собранные в хвост, тоже взмокли.

— Ну, — Никита, кряхтя, опустился на землю у корней, привалился спиной к шершавой коре, почувствовав сбереженную густою листвой тень. Стебельки травы вокруг не просохли еще и бодрили свежестью холодной утренней росы, — может, тогда и закончим на этом?

Никита прищурился, снизу вверх глядя на Алана. Тот стоял, скрестив руки на груди, освещенный со спины медленно ползущим в зенит солнцем.

— Так. Вставай.

— Алан...

— Я разрешал тебе сесть? — В голосе его зазвенели стальные нотки, и Никита неохотно поднялся.

— Земля холодная, — пояснил Алан и, развернувшись, зашагал под стены. Никита нагнал его, пошел рядом. — Не знаю... Может и вправду закончим. — Усмехнувшись вдруг, он глянул искоса, — я трижды должен был бы донести на тебя. Предатель. Самозванец. А теперь еще и дезертир.

— Согласись, всем будет лучше, когда я уйду.

— Пожалуй.

Они шли, и мелкий гравий дорожки мягко хрустел под каблуками армейских сапог. Никита остывал понемногу. Разливавшийся по телу жар спал, он почувствовал вдруг, что утро — действительно еще раннее, холодное и сырое. Тучи бродили над городом, не спеша ни уходить, ни проливаться дождем.

— Гроза собирается, — было хорошо идти вот так, по-над крепостными стенами, не задумываясь о завтрашнем дне.

— А в море, наверное, уже буря... — Алана явно тревожило что-то. Никита невольно обернулся к заливу, хотя всё равно не смог бы увидеть его из-за крепостных стен. Ветер, вот уже несколько дней дувший с моря, был свеж, но не слишком силен. — Скоро неделя, как в портовых доках не появлялся ни один корабль, и даже старые пристани обезлюдели.

— И что?

— Буря, друг мой. Близится буря... — Алан вдруг хлопнул Никиту по спине, сменил тему. — Я сделал всё, как ты и велел. Признаться, это была неплохая мысль — свалить всё на чёрных. Наболтал, будто их полно в городе, будто они давно уже шли в Мадру по одному, по двое, выдавая себя за купцов, ремесленников и трубадуров. Каждый будет настороже. От Брониславы так и так ожидают подвоха. Никто не проникнет в кольцо замковых стен, ни под каким предлогом.

— А страт, — мысль о Клементе, рыскающем по городу, не давала покоя.

— Не беспокойся, к нему наведаются нынче же. Эту белгрскую ищейку ожидают весьма неприятные моменты, — Алан усмехнулся, посмотрел искоса, спросил: — а ему-то ты на что нужен?

— Чтоб я так знал, — солгал Никита.

Алан промолчал, явно не веря. «Он хочет использовать меня как открывашку» — подумал Никита и вместо этого снова солгал.

— Там, в О’Ктранском лесу... ну, ребята Ката продавали ему сведения о приграничных гарнизонах... — Алан молчал, ухмыляясь, — ну и давали им убежище... белгрским лазутчикам.

— Не ври, — наконец засмеялся он. — Можешь и дальше хранить свои тайны, но умоляю, не ври. — Они плавно повернули, огибая плац, Алан шагал, заправив пальцы за ремни перевязей, глядя под ноги. Слова выпечатывались четко, размеренно, в такт. — Кат. Даже Кат не мог бы пособничать Белгру, хотя, говорят, он верит в ихнего бога и боится адептов ордена пуще Сатаны. Семьсот лет — слишком малый срок, чтобы забыть, как именно «правит Бог». Здесь когда-то проходила граница. Пока Орланд не отодвинул её дальше на Север. Это люди на Юге могут не знать, что такое Белгр...

— Ну, — остановившись, Никита прищурился на бьющее прямо в глаза солнце, — положим, я и что такое Далион не знаю. А семьсот лет... за семьсот лет всё что угодно и забудется, и изменится.

Он вспыхнул вдруг, схватился за рукоять меча.