Клипер «Орион»

Дело же поворачивалось совсем плохо. Оказывается, японский адмирал Того со всеми своими броненосцами уже поджидал адмирала Небогатова с остатками кораблей на их пути во Владивосток, и нас в том числе. Ночью бой вели его миноносцы, а главные силы ушли вперед, ход-то у них был больше нашего, вот он и выбрал нужное расположение сил. А когда Небогатов подошел, то его окружили со всех сторон, и Небогатов поднял сигнал, что приказывает всем сдаться, и спустил флаг на своем флагмане «Николае I», за ним поспускали флаги броненосцы «Орел», «Синявин», «Апраксин». Только крейсер «Изумруд», разобрав сигнал адмирала о сдаче, пошел полным ходом на прорыв, и ему удалось уйти, так как ход у него был подходящий, не все суда у нас были тихоходные, а малую скорость держали из-за старых броненосцев. Но я малость вперед забегаю. Все это потом выяснилось. Пока мы шли заданным курсом и о планах Небогатова не знали, был у нашего командира свой план. Утром мы очутились в полном одиночестве, вся эскадра, что уцелела, ушла вперед, а наш «Ушаков» остался один-одинешенек. И никакой надежды не осталось догнать своих. Приходилось самим решать, как действовать дальше. И тогда командир созвал всех офицеров на военный совет в рубку под мостиком. На этом совете все, как один, решили выполнить последний приказ адмирала — идти во Владивосток и по возможности избегать встречи с неприятелем. Хотя все понимали, как это трудно: дымы на горизонте говорили сами за себя. Все же, что можно было для сокрытия себя, командир сделал: приказал срубить стеньги, не дымить по возможности и уходить в сторону от появившегося в море дыма. И взяли мы курс на японские берега, чтобы возле них пройти к себе; возле Японии, думалось, меньше военных судов, они были собраны у Цусимы.

Ходу больше восьми узлов мы дать не могли из-за пробоины в носовом отсеке. Еще до полудня, во время похорон убитых во вчерашнем бою, показался дымок по корме. Сыграли боевую тревогу. Покойников опустили за борт без отпевания, даже не обернув в парусину.

Догонял нас японский крейсер. С нашей скоростью уйти от него нельзя было, и командир приказал повернуть навстречу. Как только крейсер подошел на выстрел, открыли огонь. Как дали залп из десятидюймовой башни, то японец развернулся и дал тягу. После этого всем стало понятно, что проскочить незаметно нам не удастся. Все же надежда оставалась.

Зосима Гусятников сказал назидательно:

— Может, потому многие и живы остались, что надежду не теряли. Потерял надежду — все, полный отбой человеку.

— Так-то оно так, да и с надеждой не мало лежат на дне, под нами. Все же кому что написано на роду… Во время обеда довелось мне проходить мимо кают-компании, обед носил раненному офицеру, у него вестового убило, вот я понес ему обед и слышу голос старшего офицера Александра Александровича Мусатова, веселый был, неунывающий человек. Выпьем, говорит, друзья, может, последнюю в жизни! А сам хохочет. Сбылись его слова для многих, кто с ним чокался.

После обеда опять показались дымы, вон там, — баталер махнул рукой на юго-запад. — Все небо заволокло. Показались два броненосных крейсер. Вначале мы подумали, что это наши, и матросы закричали «ура». Да ошиблись. Наш командир смотрел с мостика на японские крейсера в бинокль совсем спокойно, будто и не война, а так, идем в обыкновенном рейсе. На мачте переднего крейсера поднялся большой сигнал. И надо сказать, что перед подходом крейсеров командир приказал, чтобы у всех людей были приготовлены спасательные средства. Матросы расшнуровали койки и взяли пробковые матрацы.

Подошли крейсера кабельтовых на пятьдесят, и на персом появился сигнал: «Предлагаю вам сдать корабль…» — сигнальщик Пахом, Данилин это потом уже сказывал.

Старший штурман лейтенант Максимов доложил командиру о сигнале с крейсера. Как только услышал командир, что предлагают сдаться, махнул рукой и говорит: «Дальше разбирать не надо, открыть огонь!»

А крейсера все подходили и подходили, думали, спустим флаг, а наши артиллеристы с первого залпа накрыли крейсер «Иокито». Снаряд попал в борт крейсера, впереди кормового левого трапа, и разорвался внутри.

Живехонько японцы убрали сигнал и пустились наутек.

— Вот это да! — прошептал Лешка Головин.

— Погоди, Леня! Дело худо кончилось. Крейсера только отступили на безопасное расстояние, и, хотя мы повредили «Иокиту», он остался на плаву, снаряд попал много выше ватерлинии, побил десятка три команды, и все. Стрелять он мог и ход не потерял. Капитан Миклухо-Маклай пошел вдогонку, да где там с нашим восьмиузловым ходом. Японцы отошли на свою дистанцию в 70 кабельтовых и открыли огонь. Мы же могли стрелять только на 63 кабельтовых. Вот тут и повоюй. Наши снаряды далеко не долетали. Японцы скоро пристрелялись, и начались у них попадания, как на учениях, потому риску самим никакого. Начался пожар в батарейной палубе, загорелись беседки с патронами и стали рваться. Ад, одним словом. Получили несколько подводных пробоин.