Клипер «Орион»

Унтер-офицер посмотрел новому командиру в глаза, перевел взгляд на рукоятку пистолета, торчащую у барона за поясом, и, кашлянув, изобразил на лице вялую покорность.

Два других немца, один тощий, длинноносый, в разорванной матросской рубахе, второй голый по пояс, с обгоревшими на солнце плечами, переглянулись.

Унтер-офицер спросил:

— А где наш капитан, если позволите спросить, капитан-цур-зее?

— Мертв! Умер! Его отравил шкипер этого корыта. Разве вы не видели, как этот пират прыгнул за борт и уплыл на берег?

— Что-то не заметили, — сказал унтер-офицер.

Матросы опять переглянулись, и длинноносый спросил с усмешкой:

— Как же вы уцелели, капитан-цур-зее?

— Я не пью по утрам. И вообще пью редко. Я предупреждал вашего капитана. И даже провел опыт над попугаем. Увидите, он лежит дохлый на столе.

— Кто, попугай или капитан? — сострил длинноносый.

Унтер и второй матрос зашикали на него, и все стали спускаться в каюту.

— Картина! — сказал длинноносый, останавливаясь у комингса. — Это наш его кокнул?

— Я! Ну, что стали? Видите мешки?

— Приличные саваны, — сказал длинноносый. — Один был для вас?

— Меньше разговаривай. У нас нет времени.

Помощника шкипера, упрятанного в мешок, сбросили за борт без лишних церемоний. Тело Рюккерта положили у борта. Унтер-офицер сказал, вздохнув:

— На крейсере он совсем не пил и спиртное запретил держать, даже доктору приказал спирт отправить, а тут глушил без просыпу, и вот…

— Кончай заупокойную мессу, — сказал длинноносый матрос. — Смотри, на берегу сколько их собралось. Никак, хотят принять участие в похоронах, и в наших в том числе?

Барон фон Гиллер тоже заметил толпу на берегу. Перед ней у самой воды бегал Голубой Ли и, что-то крича, показывал обеими руками на свою шхуну.

— Кончайте! — Барон фон Гиллер кивнул, и бухта Тихой радости, скорбно всплеснув волной, поглотила тело Железного Рюккерта.

Капитан-цур-зее распорядился:

— Возьмите на шхуне все необходимое для большого перехода. Мы сейчас уходим из этого проклятого места. Сколько вас там еще осталось на берегу?

— С вашей помощью никого не осталось, — ответил длинноносый комендор. — Последних русские разнесли вместе с пулеметом. Так что все мы здесь, капитан-цурзее.

— Вот и прекрасно!

— Куда уж прекрасней.

— Я не о том. Конечно, с нами случилось страшное несчастье. Через четверть часа мы должны покинуть это проклятое место. Надо взять воды и продуктов. За дело, друзья! — В его голосе появились заискивающие нотки: он знал, что рискованно портить отношения с людьми, от которых будет зависеть исход плавания по неведомому морю. Он едва сдерживал себя, наблюдая, как эта оборванная грязная троица с подчеркнутой независимостью расхаживала по палубе, перетаскивая на катер продовольственные запасы Голубого Ли. Барон фон Гиллер думал не без горечи, как быстро падает дисциплина даже среди немецких матросов, стоит им очутиться вне привычной обстановки.

Вернувшись на шхуну, Голубой Ли огорчился по-настоящему, увидев на столе в своей каюте мертвого попугая. Ни проигранное сражение, ни промах с белыми туанами так его не расстроили. Попугай был не простой птицей, а служил вместилищем для духа — покровителя «Розового лотоса». Теперь дух вылетел из мертвого тела, и шхуна, а следовательно, и ее хозяин остались без надежного заступника. Голубой Ли крикнул одному из уцелевших матросов, чтобы тот прибрал в каюте, а сам пошел на корму, где находился небольшой алтарь, зажег жертвенные свечи и, приняв молитвенную позу, обратился мыслями и сердцем к богине Кали, прося ее не оставлять его своими милостями. Он дал очень нелестную характеристику сбежавшему духу-покровителю. Во-первых, он не помог захватить корабль чужеземцев, хотя знал, какие жертвы обещаны и ему и ей, богине Кали. Сегодня же дух-покровитель до того опростоволосился, что дал отравить свое тело. Лучше всего, если богиня мщения пришлет более расторопного духа, он же, Ли, ее верный слуга и раб, не останется в долгу…

Ночь застала барона фон Гиллера и его незадачливую команду в открытом море вблизи банки, на которой стоял буек с ацетиленовой мигалкой. Мотор останавливался раз десять, несмотря на ругань и угрозы командира. Наутро вблизи острова их догнал голландский сторожевой миноносец и запросил, не нуждается ли катер в помощи. Катер в это время стоял лагом, и его несло к банке. Барон фон Гиллер велел поднять сигнал бедствия и, когда подошла шлюпка, оставил катер. К удивлению барона и команды спасательной шлюпки, матросы с «Хервега» и их унтер-офицер отказались оставить катер. Как раз в это время мотор на катере вновь заработал.

— Мы дойдем до острова, — сказал унтер-офицер. — Вон же пальмы торчат. На какого дьявола мы оставим такую посудину?

— Хорошо, я буду ждать вас на острове, — сказал капитан-цур-зее. — Если же у вас опять испортится мотор и мы не увидимся, то надеюсь, вы не уроните чести флота кайзера Вильгельма.

— Чести нам никак не уронить, — сказал длинноносый комендор, — она, эта честь, так низко сейчас лежит, что ее поднимать надо.