Клинком и сердцем. Том 2

От озера, то ли благословенного, то ли проклятого, они уезжали молча и торопливо. Пока Аластор собирал палатку и седлал лошадей, итлиец ещё раз ушёл и вернулся с флягами, полными воды. Отмытый котелок он привязал к седлу, но шамьет по тому же молчаливому соглашению варить не стал — поляну хотелось покинуть как можно скорее. Тело Денвера завалили хворостом, и Айлин уже привычным жестом запустила туда огненный шар с совершенно каменным лицом.

— Лес не загорится? — обеспокоился Фарелли, оглядев поляну.

— Нет, — ответил Аластор. — Земля сырая, ни одного сухого листочка ни на деревьях, ни под ними. Вот прогореть может не до конца.

— Ну и Баргот с ним, — так же равнодушно отозвалась Айлин. — Душу я отправила, а после огня, даже такого, тело нежитью не встанет. Надо бы отчёт в гильдию написать. Но если укажу в нём, что упокоила кадавра…

Она усмехнулась как-то по-новому, очень холодно и скупо. У Аластора болезненно потянуло внутри. Его милая почти-сестрёнка на глазах превращалась в какую-то другую, незнакомую Айлин. Всё такую же славную, добрую и смелую, но безнадёжно взрослую. Словно с отъезда из Дорвенны прошли не считанные дни, а годы. Пожалуй, она повзрослела за время пути гораздо сильнее, чем за пять лет, которые они не виделись.

Впрочем, Аластор чувствовал, что и сам изменился. Дорога беспощадно стесала с его души наивную веру, что весь мир прекрасен за редким исключением. И демоны в этом новом мире были ещё не худшим, что можно повстречать. Их, как он сказал спутникам раньше, можно просто убить.

А что делать с наглым лживым менялой, способным ограбить человека, который пришёл за помощью? Или с лордом, что не заботится о собственных крестьянах, зато выжимает из них последние соки? Или с наставником, который готов принести в жертву собственную ученицу, а потом украсть чужое тело? Все они, маги или профаны, простолюдины или дворяне, были отвратительны, и хуже всего, что Аластор теперь понимал: мир полон такими людьми, как они, а не только такими, как батюшка с матушкой, месьор д'Альбрэ или Айлин.

А ещё в мире оказались и такие люди, как Фарелли, которых вообще непонятно к кому отнести. Глянешь с одной стороны — дерзкий и развратный наглец, на котором клейма негде поставить. Посмотришь с другой — человек, способный поделиться последним, не бросить в опасности и встать рядом в самом тяжёлом и отвратительном труде. Вот и что о нём думать?

Аластор подал Айлин руку, и девушка взлетела в седло. Подобрала поводья, погладила Луну по морде, и та отозвалась тихим ласковым ржанием. Фарелли с самым серьёзным видом объяснял одной из своих гнедых, почему сегодня намерен изменить ей с другой — вот ведь болтун! Пушок, уже пришедший в себя, потрусил с поляны первым, и Аластор с невольным сожалением оглянулся на тропу, ведущую к озеру. Жаль, что такое прекрасное место навсегда останется у них в памяти связанным с такой мерзостью.

Они уже отъехали от поляны на несколько сотен шагов, и тут из кустов послышалось едва слышное ржание. Аластору показалось, что это подала голос одна из их лошадей, но он тут же понял, что неправ. Слишком далеко, да и ржание сдавленное, полное боли. Пушок тоже насторожил в ту сторону уши, а потом уверенно пошёл на звук.

— Проверим? — глянул Аластор на итлийца, и тот кивнул.

Они свернули с тропы и проехали через густой подлесок совсем немного. Белое пятно указало путь, как маяк, и Аластор не сразу понял, возле чего сидит Пушок. А когда сообразил, чуть не выругался. Спрыгнул с Искры и подошёл к лежащей на земле осёдланной лошади. Старый каурый мерин приподнял голову и жалобно посмотрел на него слезящимися глазами.

— Бедный… — тихо сказала позади Айлин. — Откуда он здесь?

— Полагаю, на нём приехал тот синьор, — ответил Фарелли и негромко выругался по-итлийски.

Аластор сел на корточки, тронул сухой горячий нос. Мерин дышал тяжело и прерывисто, его бока поднимались и опускались, а шкура, вся в потёртостях от тяжёлой работы и плохого ухода, туго обтягивала рёбра. Не чистокровка, даже не армейская лошадь, просто изнурённый крестьянский конёк. И насмерть загнанный, хотя ещё жив.

— Вот так он нас и догнал, — услышал Аластор собственный голос. — Ему не нужно было спать, а лошадь… что лошадь? Наверное, украл в какой-то деревне…

Мерин смотрел с такой тоской, что на миг Аластору показалось, будто он всё понимает. И даже не осуждает людей, только просит, чтобы всё побыстрее закончилось. Аластор скрипнул зубами и снова погладил бархатистую морду. Вот за это он и раньше иногда ненавидел людей. Почему-то считается, что лошади созданы Всеблагой только для человеческой пользы и удовольствия. И их можно не только разводить, продавать и дарить, но и загонять до смерти, изнурять бесконечной невыносимой работой, издеваться хлыстом и шпорами. Над бессловесным, но благороднейшим созданием!