Клинки императора

Потом за его спиной появился кто-то и начал тащить из воды, ухватив за подмышки. Он пытался возразить, что слишком устал, чтобы двигаться, что он просто хочет немного поспать, но неведомый продолжал тянуть до тех пор, пока Каден не оказался распростерт на земле. Сильные руки закутали его в какую-то одежду или, может быть, одеяло – онемевшая кожа не ощущала плотности ткани. Резкий удар по лицу вывел Кадена из оцепенения. Он открыл глаза, чтобы протестовать, и Тан отвесил ему еще одну жесткую пощечину.

– Больно, – невнятно пожаловался Каден.

Тан приостановился.

– Что болит?

– Щека…

– А тебе – больно?

Каден попытался сосредоточиться на вопросе, но тот казался бессмысленным. Весь мир превратился в туман. Боль была красной линией, нацарапанной на небытии.

– Щеке больно…

– А тебе? – настаивал Тан.

Каден открыл рот, но на протяжении долгого времени не мог найти слова.

– Мне нет… – наконец сумел вымолвить он.

Чего монах от него добивался? Была боль, была темнота. Больше ничего не было.

– Я не… – начал он и не смог закончить.

Умиал молча ждал. Его темные внимательные глаза блестели.

– Хорошо, – произнес он в конце концов. – Будем считать это началом.

9

Святилище Хала, Владыки Тьмы, покровителя всех, кто обитает в тени, не было храмом. Это был огромный гробовой дуб, распростерший на добрую четверть акра свои корявые черные ветви, похожие на узловатые, скрюченные артритом пальцы, цепляющиеся за небеса. С каждой ветви, с каждого сучка дуба свисали летучие мыши, настолько плотно друг к другу, что, когда Валин впервые увидел дерево, он принял их за тяжелую черную листву – десятки тысяч летучих мышей, плотно завернувшихся в свои крылья в молчаливом ожидании ночи. Когда опустится тьма, они взмоют в небо мельтешащим, мечущимся безмолвным роем, оставив после себя голые, словно кости, ветви. Даже летом на гробовике не было листьев – летучие мыши действительно заменяли ему листву. Когда они перед рассветом возвращались на свои насесты, кровь, капающая с их клыков, просачивалась в плотную землю между корнями, питая дерево. В отличие от своих собратьев, этот гробовик не нуждался в солнечном свете.

Валину довелось в ходе своего обучения видеть и другие гробовые дубы – они встречались редко, но росли по всему Эридройскому континенту, – однако это дерево, взгромоздившееся на склон невысокого холма над Гнездом, намного превосходило размерами все, которые ему попадались. Внизу, среди складских построек, спальных корпусов и тренировочных площадок, кеттрал возвели также несколько небольших храмов, посвященных некоторым из молодых богов – богу храбрости Хекету, богу боли Мешкенту. Они устроили даже маленькое каменное святилище Кевераа, в надежде, что Повелительница Страха не станет трогать тех, кто ей поклоняется. Однако именно здесь, у подножия древнего гробовика, кеттрал возносили свои самые преданные молитвы. Храбрость и боль – это все, конечно, хорошо, но лишь темнота укрывала солдат, когда они летели на задание, пристегнутые к своим птицам, темнота окутывала их, когда они убивали врагов, и темнота плащом застилала их отступление, когда они растворялись в ночи.

До каждого задания и по возвращении с него солдаты оставляли под дубом свою жертву. Здесь не было монет и драгоценностей, наваленных между корнями, не было свечей и дорогого шелка. Кеттрал знали, что нужно дереву для выживания. Год за годом Валин смотрел, как они цепочкой поднимаются по узкой извилистой тропке, вытоптанной в склоне холма; смотрел, как они становятся на колени и вытаскивают свои клинки; смотрел, как сталь впивается в теплую плоть, как брызжет кровь, окропляя жадные корни. Знал ли об этом Хал и было ли ему до этого дело – оставалось только гадать. Старые боги всегда были непостижимы.

Когда Валин впервые прибыл на острова, мрачное дерево и пропитанная кровью земля под ним, мягко говоря, не вызвали у него приятных эмоций. Династия Малкенианов – род Валина – вела свое происхождение от Интарры, и Рассветный дворец, в котором он провел свое детство, всегда был наполнен светом и воздухом. Сейчас, однако, вид гробовика более чем соответствовал его настроению. Хотя прошла уже почти неделя с тех пор, как заведение Менкера рухнуло в воды залива, он по-прежнему не мог отогнать от себя образ Салии с лицом, залитым кровью. Засыпая, он вновь и вновь оказывался в горящем трактире, слышал голос Салии, умоляющий его о помощи, а просыпаясь, искал пятна ее крови на своей коже.