Клинки и карабины

Жанка справилась, попросила закурить и помогла. Она еще занималась спортом, а папка тогда стал совсем худой, он же болел, когда развод случился. Взялась за дрябло-куриные холодные щиколотки, напряглась и они перекинули отца на каталку. Говно.

– Ребят… – Воля шмыгнул. – Мож, пойдем, а?

Треснуло. Воля пискнул. Жанка уставилась на длинную лампу, висевшую на соплях и начавшую разгораться. Дневной свет? Ни фига, бледный, мертвячий.

– Ого! – Воля, с разгорающимися глазами, вдруг шагнул и нагнулся, протягивая руку. – Ничо се!

Длинный блестящий нож. Сразу видно, таким не картоху чистить, а если мясо пластать, то не говядину. Заточка – бриться можно. Вадим даже знал название, типа ланцет. А увидел этот кусок дауна, что за невезуха? Вон, руку протянул. Руку, к чему?!

Воля взялся за нож. Нахмурился, пытаясь поднять, потянул на себя. И заорал.

Лампа и пара ее соседок, потрескивая, ожили совсем. Залили прозекторскую серо-голубым и неживым серебром, освещая потрескавшиеся стены, рыжие потеки воды, пятна плесени, затертую плитку на полу. И дымку, закрывшую ланцет, на глазах обретавшую плоть, растущую дальше, становящуюся телом в медицинском костюме, взявшимся из-ниоткуда.

Жанка сглотнула, отступив. Воля, вылупив глаза, смотрел на желтую лысину в метре от себя. Бледная мохнатая рука шевельнулась, вцепилась в нож, тело дернулось, хрустя шеей. Рывком подняло голову, уставившись на испуганного весельчака, севшего на пол. Блеснуло сталью, Воля хрюкнул и схватился за горло. Хлестануло алым.

Кровь била фонтаном, не окрашивая плитку, впитывавшую ее, как губка. Красными стали стены, влажно вскрывающиеся изнутри багровой паутиной. Темнота бежала от нее, бежала, сгущаясь и отступая назад, за спины четырех оторопевших живых. Жанка поняла первой, оглянулась и…

Темнота, переплетаясь с кровью, затягивала проход наружу. Густела, растягивалась непроницаемой завесой, рвущейся изнутри желваками-лицами, беззвучно кричащими и пытающимися вырваться.

Вадим выстрелил в лысого, тянущегося к начавшей успокаиваться крови, уже просто бежавшей из Воли, завалившегося набок и молча, по-рыбьи, открывающего рот. Грохнуло сильно, оглушая в замкнутости ожившей прозекторской. Хрустнуло, чуть вмялась лысина… и все.

– Бегите!

Девчонка, грязная, в рванине, кричала из проема, не заходя внутрь.

– Сюда!

Только Вадим и оглянулся на кренделя в синем, застывшего перед умершим Волей. На Волю смотреть было глупо, он не помешает. Лысый, с темнеющей вмятиной на башке, переливал из ладони в ладонь красное. И радовался, слюняво хихикая.

– Быстрее!

Девка-бомжиха, или кто она такая, махала рукой. Все бежали, торопились удрать дальше от подрагивающей мембраны, кричащей без звука, от мертвого Воли, от лысого урода, от света оживших ламп, от разбегавшейся все дальше крови, не кончавшейся и вдруг полетевшей ржавыми хлопьями.

Серо-зеленоватые стены убегали глубже под землю, освещенные потрескивающими и разгорающимися светильниками. Маячила стальная перегородка с дверью, открытой и поплывшей, как сыр на сковороде.

Они влетели внутрь. Тайсон, не спрашивая, потянул дверь на себя, но та только взвизгнула петлями и не сдвинулась. Несколько старых шкафов, металлические этажерки, пыльные и с высохшей крысой. Стулья, разломанные и сложенные посередке. Два выхода. Тайсон вцепился в дверь и приготовился дергать.

– Не трогай. Шуметь надо меньше. – Девчонка шумно дышала. – Вас как сюда занесло, взрослые же?

– Пацана не видела? Четырнадцать ему, невысокий такой. – Вадим отодвинулся от троицы, отправившей брата сюда, ствол не убирал. – Рюкзак рыже-черный.

– Желто-черный. – Жанка потянула из кармана сигареты. – Лошок лошком, Сашкой звать.

– Видела. – согласилась девчонка. – Он глубоко забежал.

– Глубоко? – Вадим, зло глядя на Жанку, старался не сбиться с мысли. – Это как?

– Надо идти. – Глаза у нее смотрели очень грустно, так, что становилось еще страшнее. Как будто странная замарашка знала их будущее. – Нельзя стоять, только идти. И я отведу туда.

– А ты кто? – поинтересовалась Жанка, оглядываясь. Тоже мне, эта, как ее… Мать-Тереза нашлась. Помогает она им, как кто просил такую помогайку. Надо выбираться, значит, надо головой думать.

Жанка, когда нужно, становилась очень простой. Оказалась со старшаками на вписке, все бухие и лезут? Если точно не отмахаешься, лучше проследить за надетыми гондонами и отыскать смазку, чтобы потом к гинекологу не бегать зашиваться да за анализами. Нашла лопатник в ТЦ, так пни, чтобы прокатился, только незаметно, еще пару раз ногой, в толпу, потом хватай и вали. В старой больничке творится херня? Ищи выход и спасайся.

– Я попробую помочь, – девчонка смотрела жалко, только жалела не себя, а их. – Надо попробовать.

– Ты кто сама? – Вадим прищурился, не понимая.

Не складывалась девчонка в целое. Волосы грязные, а все равно волнистые, не висят сосульками. Одежда драная, собранная из всего подряд: олимпийка, каких лет двадцать не продают, джинсы с остатками страз у карманов, футболка с вежливыми людьми и кеды, как у отчима на детских фотографиях. Чушь какая-то.