Я набил патронами все шесть магазинов и запасную обойму к «парабеллуму», но Виктор кивнул мне:
— Сыпь ещё полсотни в подсумок, — он перебросил мне пустой брезентовый мешок из-под противогаза.
— Какая щедрость, — проворчал я. — С чего бы? — но охотно догрузил патроны.
— К моему пистолету опять нет? — грустно спросила Юлька. Виктор развёл руками и предложил:
— Возьми лишнюю гранату.
— Впервые слышу, чтобы они были лишними, — подозрительно отозвалась Юлька. — Действительно — с чего бы?
Ей никто не ответил, да она ответа и не ждала, в общем-то. А я, кстати, решил воспользоваться предложением и подцепил сразу четыре гранаты — нашу «лимонку» и три немецкие, но не «колотухи», а похожие на пивные банки осколочные. В ту же сумку я сложил две банки выданных мне консервов, сухари, кулёк с пшеном, а сверху приторочил туго свёрнутое немецкое одеяло, а на него сбоку — котелок. Виктор наблюдал за мной с одобрением, потом сказал:
— По тебе не поверишь, что ты городской… Не хуже Сашки.
— Я в походы много ходил, — не стал я вдаваться в подробности. И, подумав, достал из внутреннего кармана штанов галстук и повязал его. Надо сказать, что реакция была предсказуемой — у всех глаза полезли на лоб.
— Это что? — удивился Сашка. — Зелёный…
— Это? — я словно впервые увидел галстук и довольно натурально засмеялся: — А, да это просто шейный платок такой. Он мне… дорог, как память кое-о-чём.
Вопрос был снят, но Юлька задумчиво сказала:
— А вообще-то надо нам пионерские галстуки найти… Я свой в дупле спрятала, недалеко от сторожки…
— А у меня мой с собой, — гордо сказал Женька и, достав из кармана аккуратно сложенный треугольник, ловким заученным движением повязал его прямо на шею и спрятал под курточку. — Только я так буду носить, — немного извиняющимся голосом сказал он, — а то очень яркий, в лесу сразу видно…
— А у меня галстука нет, — Сашка вздохнул, и я спросил:
— А тебя принять никак нельзя? По-моему, уже выше крыши есть за что.
— «Принять»! — фыркнул он. — Для этого отряд должен быть…
— А мы чем не отряд?! — возмутился я.
— Ладно, это вы потом обсудите, — Витька поднялся. — Снаряжаемся и выходим. До рассвета мы должны быть… в одном месте, а рассветёт уже скоро.
21
Рассвет мы встречали на краю здоровенного лесного оврага, заросшего орешником и можжевельником. Витька подал сигнал остановиться, огляделся, прислушался и удовлетворённо кивнул:
— Днюем здесь. Часовых выставлять не будем; советую выспаться. И на сон грядущий — самое главное: мы идём восстанавливать контакты с соседними партизанскими отрядами для организации совместных действий.
Мне уже было известно, что после разгрома подпольного райкома, координировавшего (пытавшегося координировать) действия партизан, о совместной борьбе не было и речи. Так что желание наладить взаимодействие говорило и о желании развернуть более широкие действия. Гадать можно сколько угодно, но точно знают только командиры. И это правильно. Вообще-то многих такое возмущает — мол, приказы отдают, а ничего не объясняют, да что мы — машины, что ли?! (Я имею в виду — в нашем времени возмущает.) Да ещё приводят в пример слова Суворова: «Каждый солдат должен знать свой маневр!» Только по своей дурости не понимают, что именно свой маневр. Вот мы и знаем — идём устанавливать контакт. А об остальном можем гадать сколько угодно…
Гадать. И не больше.
Часового мы не выставляли. В принципе, это верно — заметить нас было трудно, а уж если заметили, то часовой не поможет. Просто расстелили несколько одеял и завалились на них, укрывшись другими. Я нацелился было ещё поесть, но наш лейтенант двинул бровями, и я «отставил». Одно дело — прикалываться над Чебурашкой в лагере, а совсем другое — нарушать приказы тут. Чревато… Я закрыл глаза, а открыл их от того, что мне приснился звук самолёта.
Судя по всему, было уже далеко за полдень — я никак не мог избавиться от привычки глядеть на запястье и поклялся себе, что сниму часы с первого же убитого немца, на котором они окажутся. Это я подумал сонно, а в следующий миг сообразил, что нет — не приснился мне самолёт!
Виктор, приподнявшись на локтях, всматривался куда-то вверх, в направлении этого звука. Остальные ребята спали — наверное потому, что они не знали, какую опасность может в себе таить звук с неба… а я проснулся, потому что знал, хоть и по кино.
— Нас ищут? — прошептал я. Виктор кивнул, потом пояснил:
— Ну… не нас именно. Но раньше они эти леса с самолётов не прочёсывали…
— Ерунда, — сказал я. — Это не вертолёт… — и тут же прикусил язык. Но Виктор не обратил внимания на мою оговорку, потому что именно в этот момент самолёт как-то очень небыстро и мирно прошёл над верхушками деревьев. К моему удивлению, это был биплан, совершенно не соответствующий моим представлениям о немецких самолётах, даже с открытой кабиной, кажется…
— «Хейнкель»-пятьдесят первый, — пробормотал лейтенант. — Два пулемёта, бомбы…
— Вить, ты где служил? — спросил я, наблюдая полёт самолёта; солнце ярко сверкало на его крыльях, словно их покрывала слюда.