Клятва при гробе Господнем

Общий смех зашумел между собеседниками, со всех сторон посыпались шутки.

— Вот говорят, что дураки ни к чему не годятся, — сказал тихо Шемяка сидевшему подле него князю Верейскому, — а чем бы начать теперь нашу беседу, если бы нельзя было дать оплеухи по роже Туголукого? ~ Верейский засмеялся.

Туголукий начал креститься. Его спрашивали о причине, "Я радуюсь тому, что князь Димитрий Юрьевич еще не онемел, — сказал Туголукий. — Он так был молчалив во все время, что я начинал думать: не наложил ли он на себя обет молчальника!"

— У тебя плохая привычка, князь Иван Борисович, — сказал Шемяка, — сперва сказать, а потом подумать.

"Меньше думай, долее проживешь, — возразил князь Тверской. — Иван Борисович следует этому присловью — и дельно!"

— Оно так, — сказал Туголукий, — да не совсем. Кто не закрывает души словами, тому нечего бояться слов своих: скажешь ладно — хорошо; не ладно — так не боишься озадков, посмеются, да простят, когда сказано без умысла.

"Не всякому так думать: иной не захочет, чтобы из десяти слов за девять каяться уму, разуму".

— Каяться на словах не беда, лишь бы в делах не пришлось молить прощения. Так ли, Василий Юрьевич? По-моему: так!

"И по-моему, — сказал Косой, принужденно улыбаясь. — Только не знаю, с чего тебе вздумалось кинуть твоею речью в меня, говоря о покаянии: ведь я не духовный твой отец, а тебе не последний конец?"

— Правда.Да, оно не худо — иногда помышлять и о конце жития,

"Только не за обедом, князь Иван Борисович", — сказал Верейский.

— А на всяком месте владычествия Его благослови, душе моя, Господа?

"Что ты пустился в благочестие, князь?" — сказала Софья Витовтовна.

— Да, так, милостивая тетушка, Великая княгиня — к слову приходится.

"Слово не дело, — сказал князь Зубцовский. — Благочестивый на словах бывает иногда не таким на деле".

— Я иногда это сама замечала, — сказала с досадою София, — и спасибо Ивану Борисовичу, что он одинаков и на словах и на делах. Я его головы не променяю на голову мудреца, как бы он ни чванился умом своим. — Она взглянула на Косого.

Между тем подали другое кушанье и еще подлили в кубки. Разговор разделился, острые речи начали мелькать с разных сторон, смешиваясь с шутками и прибаутками, какие любят у нас, на Руси, говорить на свадьбах, как будто любуясь румянцем стыдливости, вызываемым этими шутками на щеки молодой супруги,

Вдруг на серебряном большом блюде, с перепечью и солонкою, поставили перед Василья Васильевича жареную курицу, или, как называли ее, куря верченое. Блюдо это было на особой, красной скатерти, которую разостлал второй дружка. Главный дружка встал поспешно, завернул курицу в красную скатерть, с перепечью, солонкою и блюдом. Это было знаком выхода молодого князя с княгинею. Посаженый отец, тысяцкий, сваты, поезжане, София Витовтовна и все княгини и боярыни повели князя с княгинею. Князья и бояре, не бывшие на свадебном поезде, остались за столом в ожидании, пока от сенника княжеского воротятся провожатые. Женщины, кроме Софьи Витовтовны, уже не возвращались в столовую палату: их увели в комнаты Великой княгини, где было им свободнее и привольнее, так как и мужчинам без них вольнее в столовой палате.

Бархатами и парчами устилали путь от сенника Василию Васильевичу и Марье Ярославовне. Золотом осыпала их сваха в дверях сенника, надев на себя вывороченные шубы.

Когда Софья Витовтовна простилась с молодыми, благословила их и возвратилась в столовую палату допировать веселье свадебное, шумный разгул уже слышен был издалека. Речи сшибались, слова мешались, кубки чокались, лица светлели, и даже на боярских столах слышен был смех и разговор.

— Садись-ка, матушка, Великая княгиня, благословивши сынка с дочкою на любовь и согласие, да позволь нам выпить за твое здоровье! — вскричал князь Ярославский.

"Здоровье Великой княгини!" — загремело множество голосов.

— Многая лета! — воскликнул хор певчих.

"Пусть тот п_о_д_а_в_и_т_с_я заздравным кубком, кто тебе зла желает!" — вскричал князь Зубцовский, оборачивая осушенный им кубок на свою голову.

— Постой-ка, посторонись, князь! — сказал Туголукий, обращая лукавые взоры на Шемяку. — Не поперхнулся ли князь Димитрий Юрьевич?

В самом деле, Шемяка, занятый жарким разговоров с соседями, поторопился выпить кубок свой и поперхнулся.

Глаза Софии заблистали при намеке Туголукого и нечаянном этом случае.

— Что ты скажешь, батюшка, князь? — спросила она, обращаясь к Константину Димитриевичу.

"Ничего, княгиня-сестрица", — отвечал хладнокровно Константин.

— Нет, не ничего, а явно, что Господь простоте дает разум, а на злодее шапка горит!

"Что за обычай ныне завелся у тебя, княгиня, — сказал князь Тверской, — все толковать о ворогах, когда за трапезою сидят друзья твои и твоего сына!"

— Богу ведомо, князь, нет ли за трапезою Искариота, который лобзает нас иудинским лобзанием.

"Так за чем же стало, тетушка, — сказал Шемяка, вмешавшийся в речь княгини, — подай ему кусок хлеба с солью, а между тем прикажи покамест Ивану Борисовичу спрятать язык подальше".

— Нет ли у тебя лишнего кармана? — спросила София.