Клятва королевы

— Да, Аревало — неподходящее убежище. Я слышал, Альфонсо Португальский все еще жаждет твоей руки. Даже предлагал Вильене страну в Африке, если ты согласишься. Мы не можем позволить, чтобы ты вышла замуж за этого вероломного глупца.

Я не удостоила его ответом, нисколько не сомневаясь, что он без угрызений совести выдал бы меня за вероломного глупца, если бы это обеспечило трон для Альфонсо. В его глазах я была всего лишь еще одной инфантой, которую можно использовать. Я отвернулась, чтобы обнять донью Клару.

Она крепко прижала меня к себе и прошептала:

— Я позабочусь о твоей матери. Обещаю.

Сев на Канелу, я выехала следом за Альфонсо за ворота.

Бледно-лиловые сумерки окрасили небо над стенами Авилы, нашей первой остановки по пути в Сеговию, когда на дороге появился юный Карденас — пользовавшийся благосклонностью Каррильо паж родом из южной провинции Андалусии, которого послали вперед в город подготовить для нас ночлег. Он возник перед нами верхом на пони, словно призрак, с побелевшим как мел лицом, и произнес внушающие ужас слова:

— Авилу поразила чума. Нужно поворачивать.

Сердце мое забилось сильнее. Страшная зараза в этом году появилась слишком рано — обычно то было проклятие осени. Каррильо отдал приказ слугам двигаться в сторону близлежащего городка Карденьоса, где нам предстояло провести ночь, прежде чем отправиться дальше с первыми лучами солнца.

— Будем есть и пить только то, что у нас с собой, — сказал он, когда мы спешились, устав от долгого сидения в седле. — Все остальное может быть заражено.

Альфонсо поморщился:

— Кто когда-либо заразился чумой от супа? Я не собираюсь после целого дня езды верхом ложиться спать, поужинав лишь орехами и вяленой крольчатиной. Найдите кого-нибудь, кто сможет накормить нас приличной едой.

Каррильо послал людей на поиски ночлега; местный градоначальник охотно предложил собственный дом, где нам подали поздний ужин из свежей форели, сыра и фруктов. Лучшего за столь короткое время приготовить было нельзя, и мы были благодарны и этому. Потом, усталые, удалились в свои комнаты. Мы с Беатрис разделись и быстро заснули.

Нас разбудил настойчивый стук в дверь. Это был Карденас, который сказал, что архиепископ хочет немедленно меня видеть. Набросив грязную одежду и натянув на голову сетку, я спустилась за светловолосым пажом. В окнах зала, где мы ужинали накануне, брезжил рассвет.

Каррильо ждал у двери Альфонсо. Я взглянула на его лицо, и у меня подогнулись колени. Он молча открыл дверь. Внутри неподвижно лежал на кровати мой брат, в рубашке и лосинах. Рядом с ним стоял на коленях Чакон. Услышав, как я вхожу, он поднял на меня полный страдания взгляд.

— Я так его и нашел, — прошептал он. — Лег спать как обычно, поддразнивая меня, что мне будет холодно в плаще на полу. Но когда я попытался его разбудить, он никак не реагировал. Он… он, похоже, меня не слышит.

Я стояла, не в силах сделать шаг и напряженно вглядываясь в Альфонсо в поисках предательских чумных бубонов. Горло мое сдавило с такой силой, что я едва могла дышать.

— Язв нет, — сказал Чакон, почувствовав мой страх. — У него нет лихорадки. Если это чума, то я никогда не видел, чтобы она проявлялась подобным образом.

Я заставила себя подойти к кровати. Альфонсо был столь неподвижен, что напоминал скульптуру; я не сомневалась, что брат наверняка мертв. Вонзив ногти в ладони, я склонилась над ним, слыша позади тревожный шепот Беатрис:

— Он…

Я кивнула:

— Да, он дышит. — Я коснулась его руки — та была холодна, как будто Альфонсо спал на улице, и ошеломленно взглянула на Чакона. — Если это не чума, то что? Что с ним такое?

— Покажите ей, — бесстрастно произнес Каррильо.

Чакон открыл рот моего брата, показал почерневший язык. Я судорожно вздохнула, а когда повернулась, встретившись с безжалостным взглядом Каррильо, уже знала, что он скажет.

— Это дело рук Энрике. Твоего брата отравили.

Беатрис, Чакон и я по очереди дежурили у постели Альфонсо. Мы беспомощно наблюдали, как местный врач, которого позвал Каррильо, пускает ему кровь. Кровь текла медленно; несколько раз понюхав ее, врач пробормотал, что не нашел признаков яда. Язык брата распух, но уже не был черным; однако, несмотря на казавшееся улучшение, Альфонсо впадал во все большее оцепенение, словно жизнь медленно и неумолимо покидала его.

После проведенных у его постели суток я уже падала от усталости с табурета, и Беатрис в конце концов вытолкала меня в зал поесть вместе с Чаконом, которого я отправила еще раньше. Но я не успела пройти дальше коридора, когда послышался ее крик.

Беатрис, дрожа, стояла возле постели. Подойдя к ней, я увидела взгляд ярко-синих глаз Альфонсо на бледном как мрамор лице. Рот его открылся, послышалось сдавленное бульканье. Изо рта и носа хлынула черная жидкость, тело судорожно дернулось, лицо исказилось.

А потом он застыл неподвижно.

— Пресвятая Дева, нет, — прошептала Беатрис. — Нет, пожалуйста. Этого не может быть.