Клятва

— Точно-точно, — Крюк взял его под руки, дробовик свесил на спину. — Его насквозь вилами от тракторишки пробило, а ты его ещё ослепил перед этим.

Даня, тяжело наступая на ноги, посмотрел на тушу великана. Монстр лежал неподвижно, только ветер раздувал клочья белой шерсти на его теле. Хотя, казалось, что тварь вот-вот встанет и довершит начатое.

— Действуем по-старому! — огласил Булат, когда остатки группы столпились вокруг поверженного великана. — Идём в начало деревни, не задерживаемся.

Он тяжело вздохнул, посмотрев на развороченные ворота гаража.

— Простите, мужики. Не сможем вас даже похоронить по-человечески…

Снег неприятно щекотал лицо, обжигая щеки. Где-то впереди, виднелись косые силуэты домиков.

3

— Сколько?! — переспросил Корсар, потирая рассечённую щеку. — Девять?!

— Да, — буркнул Булат, — девять. Большинство прибил йети, остальных сожрали ходаки да лешие.

Корсар сплюнул, уселся на развалившуюся лестницу домика. Лицо его не выражало ничего, кроме печали. Закурил.

— Да каким образом ты допустил такие потери? — сказал он после долгого молчания. — Семь здоровых лбов легло! Я уж не говорю о сопляках, которые при виде вспоротой тушки волка бегут блевать дальше, чем видят, не учитываю безрассудство Крастера, который решил подохнуть смертью героя-защитника, бросив остальных.

Булат слушал, не перебивал. Он до сих пор не мог восстановить дыхание. Глотку рвало от морозного воздуха, ползущего внутрь.

— Ты там не был, Корс, — вступился Крюк, что сидел рядом с бугаем, — так что не смей отчитывать нас, как детей.

Корсар треснул кулаком по доске лестницы, да так, что та треснула и провалилась внутрь порога.

— Беркуту также скажешь, умник? — прошипел он. — Четверть общей группы полегла, увязнув в какой-то сраной деревеньке. Прекрасный рейд, чтоб его! А ведь мы рассчитывали выйти сухими из воды.

— А не твоя ли это была идейка, а? — Булат зашёлся кашлем. — Ты нас всех потащил в это дерьмо, да ещё как пел складно!

Корсар нахмурился, сплюнул. Выкинул сигарету, не докурив.

— Так на меня всех собак спустить хочешь? Если уж играть в крысиные бега, то идейку мне подкинул Граль, который сейчас носится хрен знает где. Но не веди себя как девка, Булат. И я, и ты, и Крюк, все, мать вашу, согласились на эту авантюру. И дерьма за шиворот все получим.

— Верно, — Крюк сплел пальцы, уставил руки на колени, приняв задумчивый вид, — получим все. Но сейчас нужно хотя бы отсюда живыми выбраться.

— Что по группе Граля?

— Понятия не имею, — фыркнул Корсар, — этот ублюдок с группой ушел ближе к озеру и после заварушки связаться толком не выходит. Дерьмовое у меня предчувствие.

Никто не ответил. Повисла затяжная тишина, изредка разгоняемая слабым ветром.

В доме, на крыльце которого сидел Корсар, на большой, пожранной молью постели, отлеживался Даня. Рядом, на старенькой кресле-качалке сидел Егерь и, медленно раскачиваясь туда-сюда, курил.

— Домовой, говоришь? — перевозчик посмотрел на своего протеже. Тот скрючился от боли, боялся сделать хоть одно неверное движение, пусть раны и не были особо серьезными.

— Ага, — прокряхтел он, — знаешь, в жизни эти ублюдки гораздо страшней, чем на словах. В какой-то момент я даже поверил в безобидного дедка, который живет в избушке и зовет на чай.

Егерь вздохнул. Затарабанил пальцами по ручкам кресла.

— Оно всегда так, Дань. Одно дело слушать интересные, захватывающие рассказы старых ветеранов, думая, что уж ты-то, наверняка не будешь таким простодушным олухом и не попадешься на такие дешевые манипуляции, — Егерь качнулся на кресле, заставив его протяжно заскрипеть. — И совсем другое — быть в водовороте дерьма и не знать, доживешь ты до следующего рассвета или нет. Опыт, Дань, зарабатывается только по́том и кровью, причём не так важно: твоей или товарищей, что были рядом.

— Что-то ты больно разговорчив сегодня, — отметил пепельноволосый, чуть поворачиваясь на кровати, попутно обхватив живот руками.

— Знаешь, чем старше становится, тем больше развязывается язык, — перевозчик оглядел огрубевшие от тягости жизни, пальцы.

— Не так уж ты и стар, — саркастично отметил Даня. — Одной рукой бошки монстрам рвать, другой — бандитам глотки резать.

Егерь качнулся на кресле, затянулся никотином.

— Булат сказал, ты хорошо сражался, — перевёл тему ветеран. — Какие ощущения после боевого крещения?

Даня фыркнул.

— Паршивые. Мало того, что бо́льшую часть группы растеряли, так ещё и этих идиотов… — парень тяжело вздохнул, унимая дрожь в голосе. — Прикончили.

Снова молчание. Слышно только тихий скрип стула.

— Думаешь, сможешь протянуть так всю жизнь?

— Что?

Перевозчик выбросил окурок. Переспросил:

— Сможешь всю жизнь, каждый день убивать, чтобы не быть убитым? Одной рукой резать глотки, другой — умерщвлять тварей, бегая от смерти?

Даня не ответил. Не знал, что сказать.

— Пойми, Дань, никто из нас не вечен, — серьезно сказал Егерь. — И в любой день, например, как в сегодняшний, костлявая старуха может придти за тобой. И не сомневайся, она придет, рано или поздно.

— Это ты к чему? — спросил Даня, недоверчиво смотря на перевозчика. — Помирать собрался?