Он проверил, все ли с ним в порядке. Ничего вроде не болит, никаких вывихов и переломов. Неприятный зуд от скольжения по камню, и только. Болеть начнет завтра.
Если он, конечно, отсюда выберется.
Он пошарил лучом фонарика в темноте. Штольня, в которую он угодил, похоже, возникла естественным путем, а потом ее специально углубили. Некоторые камни сгладило время, другие явно обтесывали.
Он развернулся, посветил вокруг. Здесь кто-то жил.
На самодельной кровати из корявых сучьев лежал матрас из мешковины, из рваных швов торчали солома и жухлая листва. Сверху валялись скомканные одеяла — старые, дырявые, заплесневелые. Вонь стояла непередаваемая.
Он присмотрелся внимательнее. Рядом, в темноте, стояла, кажется, еще одна кровать, а возле нее — приземистый столик на покосившихся ножках. Мебель эту, скорее всего, выудили из гостиничных мусорных баков. Он посветил на вторую кровать и в ужасе отпрянул.
На кровати лежали мумифицированные человеческие останки.
Одежда уже вся сгнила, кожа ссохлась и поросла пылью. Кое-где торчали кости. И все-таки этот труп берегли. Дорожили им. По обе его стороны были расставлены свечи.
Он перевел взгляд на столик, покрытый, как стало ясно в свете фонаря, теми же рисунками, которые он видел в подвале дома на Ист-Хилле. На столике лежала всякая дребедень, похоже, вытащенная из кармана, но только десятки лет тому назад. Все предметы были разложены торжественно, словно на алтаре. Фил подошел поближе. Зажигалка. Бисер. Часы со сгнившим кожаным ремешком. Кошелек.
Он взял кошелек — осторожно, чтобы тот не обернулся трухой в его руках.
Внутри были деньги: одно-, пяти-, десятифунтовые бумажки. Очень старого образца. Давно просроченный читательский билет. Он попытался прочесть наполовину стершееся имя. «Пол Клан».
— О боже…
И вдруг — внезапный звук. Эхо.
Фил развернулся, задев низкий потолок головой. Потер ушибленное место. Прислушался. Но слышал только биение крови в висках.
Звук не повторился. Он поводил лучом фонаря по стенам и увидел, что они усеяны все теми же рисунками. Краска за долгие годы потемнела.
Нет, здесь жил не Пол. Фил в этом даже не сомневался. Кто угодно, но только не Пол.
Быть может, Садовник?
Он взглянул на склон, по которому скатился сюда. Поискал взглядом хоть какие-то упоры. Но камень был гладким. Сточенным временем. Проем наверху — шириной примерно с него. Он попытался вскарабкаться по стене, но не смог и снова сполз вниз.
Паника уже давала о себе знать.
Фил ненавидел замкнутое пространство. Извечный его бич — клаустрофобия. Под землей она протекала в особо тяжелой форме.
Он еще раз попытался выбраться наружу, но застрял в проеме.
Дыхание участилось. Только бы выбраться отсюда. Когда еще Марина принесет этот трос… Действовать нужно незамедлительно.
Он расслабился, повернулся.
Прополз несколько сантиметров по туннелю — и снова сорвался, приземлившись ровно на том же месте.
Но как-то же сюда проникал человек, который здесь жил! Присев на корточки, он обвел основания стен фонариком. Где-то должны быть щели, потайные ходы…
Щели он таки увидел — обычные расселины в камне. Слишком узкие, чтобы в них пролезть. Но одна, похоже, расширялась и превращалась в нечто вроде туннеля. Тесного, но все же туннеля. Он сможет протиснуться туда, помогая себе локтями. Пускай и с большим трудом. А если не получится, то сможет выбраться обратно.
Скорее всего.
И снова этот звук. Снова это эхо. Звук, похожий на крик.
Существу, которое его издавало, было страшно. Существу, которое его издавало, было больно.
Зверь? Или все-таки человек? А самое главное, откуда доносится этот вопль — неужели из туннеля, в который он собирался нырнуть?
Придется выяснить.
Он присел, зажал фонарик в зубах и, улегшись на живот, пролез в узкое отверстие в стене.
Пару лет назад он уже попадал в схожую ситуацию.
Он помнил, что ожидало его в конце того туннеля.
Дыхание участилось, но он понимал, что нужно успокоиться и беречь энергию для движения.
И, не зная, идет он на звук или удаляется от него, не зная, где хуже — здесь или там, он решительно пополз вперед.
ГЛАВА 114
Ребенок все еще дрожал. Вот и хорошо. Садовнику это было приятно.
Нет. Не просто приятно. Он блаженствовал.
Тем сильнее возбуждение. Тем слаще предвкушение.
Ребенок вцепился в прутья решетки. Дернул, затряс. Пытался вырваться на свободу, наивный. Ну уж нет, клетка сработана на совесть. Он посмеялся над мальчиком, но смех скоро перешел в кашель.
Надсадный, удушающий кашель. Садовник согнулся, исторгая из себя болезненный, злобный не кашель даже, а лай. Грудную клетку жгло огнем.
Наконец приступ прошел. Во рту скопилась какая-то жидкость. Он сплюнул, приподняв капюшон. Посмотрел на пол. Темная, почти черная, блестящая.
Кровь.
Приступ кашля лишил его сил. С каждым разом все хуже и хуже. Все больнее и больнее. Каждый спазм — все длиннее. И приходить в себя с каждым разом сложнее.
Он снова надел капюшон. Посмотрел на алтарь. Инструменты, как обычно, разложены в неукоснительно строгом порядке. По бокам уже горели свечи. Увидев их, он почувствовал прилив сил.
Выпрямился, посмотрел на мальчика.