Клерк позорный

А Берта сделала ему татуировку свастики же на внутренней стороне щеки. Это на тот случай, если он захочет когда-нибудь удалить зуб со свастикой и оборвать контакты, сказала она. Щеку не удалишь.

– Ви будете нам докладывайть о настроениях и обо всем, что потребуется, – сказала фрау Эльза. – И без глупостей – ми знать ваш адрес. У нас длинный руки.

Берта отстегнула ремни. На трясущихся ногах он встал с кресла. Ощущение во рту было такое, словно там взорвалась граната.

Берта сняла со стены знамя со свастикой, бережно свернула и положила в шкатулку.

Фрау Эльза дала ему визитку. Там было написано «Иванова Ольга Ивановна. Главный врач». И телефон.

– С вас три тысячи двести пятьдесят рублей, – сказала она опять на чистом русском языке. – Внесите в кассу. И там у вас еще одну пломбу поменять надо – посмотрите на ресепшене, когда я свободна, и запишитесь».

– А чума? – промычал он.

– Какая чума?

Он высунул язык и ткнул в него пальцем. Волдыри за это время увеличились.

– Ах, это, – отмахнулась она. – Пополощите чем-нибудь.

Зажав рукой растянутый до ушей и не закрывающийся рот, он пошел к выходу. Рассчитался. Взгляд случайно наткнулся на рекламу «Распродажа золотых коронок». Откуда они? Не из старых ли запасов Вермахта?

Он взял такси и поехал домой. Водитель то и дело оглядывался на него. Наконец, не выдержал:

– Эк тебя отделали-то. Не в ментовке, случаем?

– Нет, – ответил он и больше не произнес ни слова. Дома он стал полоскать рот всеми антибиотиками, какие только нашел в аптечке. И неделю провалялся в горячке и полубреду. Потом ему стало полегче. Температура спала, рот приобрел нормальные размеры.

Он решил, что зуб со свастикой он перепломбирует, татуировку со щеки выведет, а в эту клинику, где работают реинкарнированные эсесовки, больше не пойдет.

Коржик выздоровел, кошмар прошел. Ему показалось, что все приключилось от зеркала. Тетки могли навести на него порчу, была у них одна оккультистка. Посмотрел на зубы – выпала пломба, причесался – облысел, подмигнул – выскочил ячмень.

36

Клерки сидели на кухне и отмечали очередное 23 февраля. Весь сегодняшний день был сплошным отмечанием. Они выпивали, расходились, потом выпивали опять. Разбивались на группы по интересам – одни пили водку, другие – шампанское и вино. Коржик пил все, потому что перемешивание напитков никак на нем не сказывалось, но предпочтение отдавал вину и шампанскому.

Зашла речь об армии.

– Кто в армии служил – тот в цирке не смеется, – сказал Коржик.

– Да нет, смеется, – очень серьезно возразил Жучковский. – Я недавно был с женой, так хохотали.

Он появился в конторе недавно. Вернувшись из очередной командировки за трубами, Коржик обнаружил под своим столом чужие туфли.

– Чьи это? – спросил он.

– Нового сотрудника. Его негде было посадить.

Вскоре появился и он сам. Извинился, забрал туфли и укатился в дальнюю комнату, где ему расчистили место. Укатился – потому что толстый. Он был молодым отставником, подполковником. «Значит, дослужился до майора, а подполковника дали в последний день для повышения пенсии», – подумал Коржик. К Толяну его пристроил какой-то общий приятель.

– Давайте выпьем, – пафосно сказал Жучковский, – за тех, кто сейчас несет службу по охране дальних рубежей.

Такие слова Коржик в последний раз слышал в школе на политинформации.

Народ выпил, но патетику не поддержал. Разговоры перешли на анекдоты. Коржику захотелось пошутить.

– А теперь, – сказал Коржик, – давайте выпьем за «От меня и до другого столба – шагом марш!»

– Какого столба? – не понял уже изрядно поддатый Жучковский.

– Другого.

– А кто первый столб?

– Ну, могу быть и я.

– А почему мы должны пить не за тебя, а за того столба?

– Мы не должны, это добровольно. «Никто никому ничего не должен», – как говорил батька Махно.

– Тогда я не буду за него пить.

– Как хочешь.

Коржик любил отставников. Общаясь с ними можно было обогатить речь такими перлами, что потом хоть на эстраде выступай. Да и так с ними не скучно. Но только за столом. А в жизни все обстояло иначе. Во все времена они были высокомерными и держались, как отдельная каста. Сейчас высокомерия поубавилось, но кастовость осталась.

Все выпили, давясь смехом, а Жучковский выждал и лишь потом хлопнул свою рюмку. Закусив, он спросил:

– Слышь, а тот столб – он чего сделал?

– Это долгая история, – ответил Коржик, – он был точкой отсчета и служил фаллическим символом.

– Ясно. А ты где служил?

– В пацифистских войсках, – не смигнув ответил тот.

– Тоже этим… символом?

– Нет, точкой.

Жучковский повертел головой на короткой шее, пытаясь переварить сказанное Коржиком, но переварить получилось только закуску. Все уже изрядно набрались. Водка заканчивалась, веселье близилось к концу. Дамы разошлись. Только Таня ждала, пока все уберутся, чтобы закрыть офис.

Вскоре это и произошло.

37