Клеопатра

Сервилия настоящая римская красавица – утонченная и уверенная в себе. Это была блондинка с низким лбом, маленьким орлиным носом, черными большими глазами, над которыми дугой расположились брови, начинающиеся чуть не у скул и почти сросшиеся на переносице, с небольшим, но твердо очерченным ртом, маленькой ножкой, белой и длинной рукой, пальцы которой, округленные и слегка приподнятые в концах, украшены розовыми ногтями красивой формы. Ее зубы в молодости были весьма хороши, но постоянная привычка скрипеть ими в случае досады или злости заметно изменила верхний ряд, заставив выпятиться вперед. Впрочем, это не портило общего впечатления от красавицы.

Сервилия умела ухаживать за собой, тем более, оба мужа боготворили ее и не сильно досаждали, позволяя делать все, что захочется. Прекрасная кожа, всегда необычно, на грани приличия уложенные волосы (сколько сменилось рабынь, отвечающих за волосы хозяйки, а одна даже была распята, когда сожгла прядь, завивая ее!), смелость в нарядах и суждениях делали Сервилию желанной для многих. Но она хотела быть таковой прежде всего для Цезаря.

Была ли это действительно любовь? Кто знает, может, и была. Но к ней примешивалась изрядная доля расчета. Клеопатра не осуждала соперницу, разве она сама отправилась к римлянину не из расчета? Это потом, когда Цезарь вдруг приник к ее рту, а потом и телу, в ней родилась сначала страсть, а потом настоящее чувство. Возможно, так же и Сервилия. Сначала попыталась заполучить набирающего в Риме вес Цезаря как защитника для себя и собственных детей, а потом и сама попала в его сети.

Во всяком случае, Цезарь не жалел на любовницу средств, хотя изменял ей с каждой, попадавшейся на пути. Таков уж Цезарь, сердцеед и бабник, недаром в Риме его прозвали «мужем всех жен».

Сервилия не обращала внимания на общественное мнение, она могла себе это позволить, потому как сама это мнение формировала. Она мчалась к Цезарю в Галлию по первому его требованию, жила там столько, сколько было нужно. За это любовник щедро одаривал подругу, даже влезая ради подарков в сумасшедшие долги, как было с той дорогущей жемчужиной в шесть миллионов сестерций. Целое состояние за то, чтобы увидеть блеск в ее глазах!

И вот теперь Сервилия чувствовала беспокойство. Она сумела устроить любовную связь Юнии с Цезарем, тот принял замену благосклонно. Но даже щедрый подарок в виде продажи ей за смешную цену имений Помпея не обманул Сервилию: Цезарь изменился, и она это чувствовала. Теперь, когда в его руках столько власти и денег, он стал отдаляться от прежней подруги. И виной этому не зазнайство или пренебрежение, нет, Сервилия душой чувствовала, что причина в женщине по имени Клеопатра!

Сначала, услышав об интрижке Цезаря с Эвноей, она даже порадовалась, значит, привязанность к египтянке не так крепка. Может, все и обойдется скандальной скульптурой обнаженной царицы в храме Венеры? Но Цезарь вернулся в Рим, праздновал свои триумфы, а Сервилия видела, что его глаза ищут и не находят ту единственную, которую хочется видеть! Это не мешало завзятому сердцееду и любовнику спать с Юнией и даже самой Сервилией (правда, всего лишь раз!), раздевать взглядом каждую красотку. При этом он словно отталкивался взором от каждой попадавшейся на глаза женщины: не она!

Сервилия осознала, что это серьезно.

И вдруг известие: египетская царица прибудет в Рим вместе с супругом и сыном! Женская часть Рима загудела, как растревоженное осиное гнездо. Патрицианки возмущались до хрипоты. Одно дело отбивать великолепного любовника друг у друга и совсем другое понимать, что его сердцем завладела какаято чужестранка, причем именно сердцем, а не местом на ложе! Особенно теперь, когда он так силен и богат!

Новость обсуждалась в каждом атриуме, всеми патрицианками от совсем старой до совсем юной, словно страсть Цезаря к египтянке была угрозой для существования самого Рима. Вообщето Риму безразлично, сколько и каких женщин бывает на ложе диктатора, это проблемы его жены, но только пока те не рожают сыновей и тем более не называют их именем Цезаря! Матроны были едины: можно родить ребенка, но назвать его Цезарионом и притащить в Рим всем на обозрение – это уже чересчур! Наглость невиданная.

Какова же эта царица, если она позволяет себе такие вольности?! Слухи обрастали немыслимым количеством подробностей. Дурнушка, низенькая, толстенькая, с кривыми зубами и темной кожей. Черная, как африканская рабыня?! – ахали самые впечатлительные. Ну, может, и не слишком черна, но как можно сохранить белизну кожи при таком солнце, какое в Александрии?