Кленовый лист

— Значит, должны передать! Только открытая радиограмма всем доступна. А шифровка... Какая тут шифровка, когда никто не знает их кода! — с грустью жаловался летчик.

— Да, в этом и заключается самая большая сложность. Можно бы сообщить только о самом факте: скажем, дети живы, но в опасности. И договориться о каком-то коде. Словом, это таки сложность, а известить надо.

Летчик встретился взглядом с радистом, оглянулся на ночь, словно искал в темноте простых путей помощи этим людям. Наконец, Лаверни тихо обратился к Лужинскому:

— Составьте ваш лаконичный текст, мы передадим. Только на каком языке?

— Очевидно, на немецком. Но это не основное препятствие...

— Лучше по-французски. Составляйте текст.

И пошел с радистом в группу людей. Горн шептался с несколькими молодыми солдатами, договаривался о том, как спасти из-под ареста врача, сестру убитого капитана пароходной компании. Ведь она сидела не в тюрьме, а в управе коменданта города.

Ганс Горн глубоко пережил свой арест в Авиньоне. Он все еще горел жаждой мести этим тыловым «воинам», как презрительно называл теперь комендантские гарнизоны.

Но в тех нынешних настроениях летчика слышалось уже и нечто более устойчивое, чем только месть за обиду. Его увлекала и убеждала искренность и самопожертвование коммуниста Лужинского. От того все вокруг становилось значительно яснее, ближе и его человеческому достоинству. Та несчастная женщина-врач, сестра казненного капитана, как будто становилась уже и его сестрой...

Сбив набок берет, Горн горячо отрицал или одобрял радикальные предложения.

Лужинский вышел с Лаверни на улицу. Его немного беспокоило то, что о деле теперь знает около десятка человек. Не проболтается ли кто-то из них?

— Будьте спокойны, товарищ. Здесь были только такие люди, которых предупреждать об осторожности в разговорах не приходится.

— Спасибо. Это очень важно...

И задумался, идя по двору, как он задумывался каждый раз, решая сложные проблемы. По селу уже начинали свою предутреннюю перекличку петухи. Отдаленно шумели морские волны, и изредка раздавалось гудение ночного самолета.

— Должен передать текст радиограммы. Собственно, у меня их целых два. Если действительно тот радист надежный человек, можно было бы посоветоваться и с ним.

— Абсолютно наш человек! Все мы здесь свои... Давайте ваш текст.

— Подождите. Подумаем вместе. Представим себе, что мы посылаем в эфир телеграмму, где укажем точный адрес детей. Чего ждать дальше? — и загреб пятерней и без того взъерошенного волосы.

— Трудно что-то представить. Наверное, там захотят проверить. Вполне возможно, что пришлют дипломатические письма, а может, и... самолеты.

— Верно, товарищ Лаверни. Могут послать самолеты и забрать детей. Теперь возникает вопрос сложнее: государство может послать самолеты?

Летчик молчал, задумчивый. Действительно, предполагать в этих условиях можно что угодно. Но он не видел какой-то причины бояться этого.

— Представим себе, что прибыли самолеты другого государства. Какого именно? Если это самолеты союзников России — это очень хорошо! Возможно, конечно, что полетят и вражеские.

— Это нас и беспокоит, чтобы не поспешили вражеские самолеты, — тоже задумчиво сказал Лужинский.

Лаверни сразу же возразил.

— Вражеские, это надо понимать, — немецкие, итальянские, так как японских здесь быть не может.

— Именно немецкие, гитлеровские.

— Могу вас успокоить, я же летчик. Только на собственной территории они достаточно свободны и активны. Вне ее господствует авиация союзников. Не знаю, где дети, но...

— Дети на острове в океане. Вам я полностью доверяю.

— Там господствует авиация союзников, в основном английцы, уверяю вас.

Лужинский снова взял за руку летчика, притянул его ближе к себе, чтобы только прошептать:

— Умоляю вас, никому об этом ни слова. Действительно, вы правы. На тех островах гитлеровцам не светит летать. Так, значит, осмелимся?

— Давайте ваш полный текст.

Лужинский ткнул в руку летчика текст радиограммы на немецком языке. Рука дрожала, он глубоко переживал, как будто рисковал государственной тайной большого значения. Летчик посветил фонариком под полой, вслух, но тихо прочитал текст радиограммы:

— «SOS! Четверо советских пионеров и девочка Нина находятся на острове в океане. Координаты... Посадка самолета возможна на косе юго-запада острова. Коса — песок, галька, Лужинский».

— Есть, товарищ! Радиограмма будет передана в двадцать один ноль-ноль по московскому времени. Будьте уверены!

На этом и распрощались. Во дворе Лужинского поджидал Горн. Увидев, быстро подошел. Был радостно взволнован, дух ему захватывало от восторга.

— Договорились, друг! Через полчаса на рассвете операция... Врач будет спасена и доставлена ​​куда-то сюда, в горы, в безопасное место! — Горн схватил руку приятеля и крепко пожал ее. — Благодарность за хорошую школу! Я, кажется, нашел ту надежную тропу, которую долго искал для сближения с отцом!.. А врач сегодня же будет в полной безопасности. — И Ганс побежал догонять своих товарищей по предстоящей операции.