Клеймо сводного брата (СИ)

И когда становилось совсем невозможно, невыносимо, стены давили, а на горло словно надевали удавку, я выходила из дома и шла. Просто шла вперед, не смотря на прохожих, иногда садилась в трамвай, иногда ездила в метро.

Могла оказаться где угодно, и всегда мне казалось, что Он где-то рядом.

Вот-вот я увижу Германа и, конечно, побегу. Глупость, ведь он уехал из города. Сейчас он может оказаться, где угодно, а я здесь.

Рану пытаюсь зашить слезами, что он нанес. Забыть пытаюсь острое чувство наслаждения, что он позволил мне познать.

Дал вкусить сладчайший десерт и тут же забрал из-под носа. Просто растоптал иллюзию прекрасного, оставляя после себя лишь тьму и одиночество.

Я даже к людям прикасаться боюсь, мне все кажется, что сейчас меня схватят, свяжут и снова сделают больно. Не физически, а разорвут окончательно душу.

И в какой-то момент боль достигла такого апогея, взметнулась вверх Везувием, что темная Нева стала казаться единственным спасением.

Тело горело, и прохлада реки могла облегчить мои страдания. И я бы уже шагнула за край, если бы не тихое и печальное:

— Мяу.

Я тут же посмотрела по сторонам, а этот продрогший от сырости комок смотрел на меня снизу. Рыжий, вислоухий, облезлый. Его не хотелось покормить, его хотелось закопать, но я все равно взяла его на руки, засунула в куртку и понесла домой.

Только через месяц Феликс стал похож на кота. Здоровый и наглый он любил спать в моих ногах, сырую рыбу, точить когти об единственный в квартирке стол.

А еще он жуть как не любил Антона. И это было у них взаимно.

— Себя не можешь прокормить, – повторял он в который раз, когда провожал меня домой. — На что ты собираешься кормить кота? Я же даю тебе денег, почему ты не купишь нормальное пальто?

— Я откладываю деньги на учебу. Как ты не поймешь? Я не могу всю жизнь работать уборщицей.

— Я уже предлагал тебе другой выход. Более легкий, — говорит он и снова, снова меня трогает. А мне сморщиться хочется, отпрыгнуть, кинуть в него что-нибудь, потому что я больше никогда и никому не смогут дать к себе прикоснуться. Похоже, я проклята.

— Я не стану твоей любовницей. Я не смогу.

— Я если я подожду? Я ведь терпеливый, — все еще приближается он, и я сглатываю. Ищу выход, только чтобы и его не обидеть, и не нарваться на повторение истории. – Я даже готов оплатить твою учебу, Мышка. Ну же… Иди ко мне, только поцелуй, и я покажу, что в этом нет ничего страшного.

— Стой, стой, — упираюсь я руками, и мысли в голове как чертовы мухи сгрузились на сладкое по имени «учеба». И Антон ведь неплохой, заботится обо мне. И… красивый. Очень даже. – Я готова… Наверное. Но давай просто…

— Погуляем?

— Да! — с облегчением выдыхаю я, и он довольно улыбается.

— Это уже начало, Мышка. Нас ждет очень много удовольствий, — проводит он костяшками пальцев по моей щеке, а я… Вдруг вижу перед собой совершенно другое лицо. С заостренными скулами, со взглядом, как янтарь и губами, что все время шепчут: я не могу остановиться. Не могу, Соня.

И я со шлепком отбрасываю руку Антона, понимаю, что, если он планирует уложить меня в постель, ему придется быть очень терпеливым.

Глава 14.

Но терпением Антон не отличался, уже через пару месяцев его перестали устраивать поцелуи и нежности.

Просто даже попытка петтинга не была удачной. Я была настолько напряжена, что даже не смогла заставить себя раздвинуть ноги. А о том, чтобы притронуться к его члену, не шло и речи.

В какой-то момент у Антона сорвало крышу, и он прижал меня к подъездной двери, усиленно надавливая между ног и требуя уже впустить в квартиру. Впустить в себя.

Он был крайне настойчив. Настолько, что рукой забрался под юбку, сильно сжимая ягодицу.

И было бы это приятно, смогла бы я хоть на миг ощутить желание. Хоть раз содрогнуться от наслаждения и предвкушения, я бы не потребовала меня отпустить.

В какой-то момент я уже подумала, что он возьмет меня прямо там, без моего согласия. Насильно. Грубо. Грязно.

Но то ли он сам, то ли что-то толкнуло его с такой силой в руку, что он вскрикнул и отпрянул от меня.

Это и позволило забежать в парадную, добежать до квартиры, почти не слыша его гневных восклицаний.

Кажется, накрылась моя начавшаяся учеба медным тазом. А мне так понравилась группа, в которую я попала. Ребята окунулись в занятия по рисованию и дизайну с головой, смеясь порой над теми, кто нам позирует.

Но теперь, если мне удастся остаться работать у Антона, это будет большой удачей.

На утро, когда я вся на нервах жду звонка Антона с требованием покинуть квартиру, мне приходит сообщение. От его мамы.

Она милая женщина с еврейскими корнями, но меня всерьез так и не восприняла, хотя и состоялось официальное знакомство.

«Антон в больнице. Хочет видеть тебя».

Мне как под дых дали. Сразу в памяти возник вчерашний его вскрик. Надеюсь это не я виновата? Что с ним могло произойти? Авария?

Этот вопрос и задаю Маргарите Рудольфовне, на что приходит ответ.

«Его избили до полусмерти».

Прикрываю глаза от ужаса, присаживаясь на стул, замерев, подобно статуе. «До полусмерти». Какое страшное слово.