Клеймо смерти

– Да, тут какая-то загадка. Может, погуглить индийские рестораны, где делают что-то навынос?

– Я о том же подумал. Ему нравится играть с нами, подбрасывать загадки.

Грейс перечитал послание вслух.

– «Отправляйтесь к индийскому памятнику – за угощением навынос».

Во время беременности Клио пристрастилась разгадывать газетные кроссворды, в особенности большой ежедневный в «Таймс», и он частенько и с удовольствием пытался ей помочь.

– Индийский памятник… – Грейс пожевал губу. Позвонить, что ли, жене?

И тут до него дошло.

Он отодвинул стул и поднялся:

– Думаю, я знаю, о чем речь. Идемте.

68

29 декабря 1976

Рождественские каникулы – ему было тогда почти пятнадцать – он проводил дома, вырвавшись наконец из ненавистного интерната Клойстерс, находившегося в Годалминге, Суррей. Все говорили, что это прекрасная школа и место замечательное – если хочешь стать крикетистом, лучшего не найти. Площадка на возвышенности, почва высыхает быстро, так что поляна хороша даже после проливного дождя. Список выпускников, легендарных крикетистов прошлого, сам по себе был Залом славы.

Только вот его ни крикет, ни другие игры с мячом не интересовали. Тот единственный вид спорта, который ему нравился, в школьных планах не значился. Спелеология. А еще его манили пещеры и всякого рода туннели.

Потому его и прозвали Кротом.

Он вообще никому не нравился – его считали неприятным, мерзким зазнайкой. Он хвастал богатыми родителями, их шикарными машинами, их бассейном в форме сердца, их громадной яхтой. У него не было друзей. По правде говоря, он привык к этому. Нет и не надо – наплевать. Он обзавелся воображаемыми друзьями, и с ними было куда веселее. Им можно было довериться во всем.

Но потом, на Валентинов день, он получил очень нежную анонимную открытку от тайной обожательницы, которую с гордостью показывал всем и каждому, хотя так и не вычислил, кто же ее прислал. «У меня есть девушка, видишь?»

Наконец выяснилось, что открытка была розыгрышем, шуткой группы мальчишек, которые постоянно издевались над ним и дразнили. Несколько дней они донимали его и, где бы ни увидели, принимались скандировать: «Крот, Крот, Крот!»

Но даже розыгрыш с «валентинкой» был пустяком по сравнению с той ночью, когда они незаметно подобрались к кровати и стащили простыни, явив его во всей красе: с фонариком во рту, развернутым «Плейбоем» в левой руке и членом в правой.

Как же ему было плохо.

Он решил тогда, что еще покажет им всем. В следующем году все будет иначе. А подружку на рождественские каникулы он все же нашел. Вроде как. Может, она и не дотягивала до высоких стандартов Клойстерс, но зато у нее были большие груди. То есть под блузкой они выглядели большими. Он даже почти – почти – мог разглядеть соски. Он представлял их – красные, набухшие, сладкие. Представлял, и ему становилось жарко. Направляясь вместе с Мэнди Уайт к Лагуне, приходилось держать руку в кармане. Чтобы никто не видел, как оттопырились штаны. Впрочем, о чем беспокоиться? Мэнди сама хотела, он в этом не сомневался. Ее мать работала уборщицей в доме его родителей. Мэнди была обычной дешевой шлюшкой с большими грудями.

Но в Клойстерс никто ничего не узнает.

Перед этим они были в танцзале «Марджори Бентли», возле железнодорожного вокзала. Танцевали, прижавшись друг к другу так тесно, что она не могла не чувствовать. Она даже шепнула ему на ухо, что не прочь отсосать. Но мать ждала на улице, чтобы отвезти его домой.

Сегодня – другое дело. Он сводил ее в паб возле набережной, и они там выпили – его не прогнали, потому что он выглядел старше своих лет. Потом он предложил проводить ее домой – она жила в доме напротив Шорэмской бухты. Вечер был холодный, ветреный, температура упала ниже нуля, и такая погода держалась целых две недели. Он угостил ее сигареткой; они шли и курили – как взрослые. Его трясло от желания, а вот она, даже после выпивки, держалась отстраненно и была непривычно молчалива, не то что в тот вечер, когда они танцевали.

Ему удалось, хотя и с трудом, уговорить ее спуститься с променада в темноту, к спортплощадке. Часы показывали десять, и вокруг не было ни души. Только два замерзших заливчика да чахлый, мерцающий отсвет уличных фонарей на чернильно-черном льду. И груди Мэнди тоже мерцали под пальто, теснясь в низком вырезе блузки. Маня его. Сжимая пружину желания.

Они шли по периметру большего из двух заливов, когда он вдруг остановился, развернул Мэнди к себе и прижался губами к ее губам.

Она тут же отвернулась и решительно его оттолкнула:

– Нет!

– Не беспокойся, у меня есть эти штучки. Ну, знаешь… для защиты. – Он жадно ткнулся лицом в ее груди.

Мэнди толкнула его так сильно, что он едва не упал спиной на лед. А потом повернулась и зашагала прочь:

– Я хочу домой.

Он схватил ее за руку:

– Ты обещала… сказала, что отсосешь… на прошлой неделе, перед Рождеством, в танцзале!

– Да, сказала, только тогда у тебя не было этих пятнышек на лице. И одеколоном не воняло. – Она вырвала руку.