Клеймо. Листопад. Мельница

Уважаемый наставник был в полном смысле слова значительной личностью. В его роду насчитывалось много известнейших ученых, богословов-улемов, мюдеррисов, казаскеров, один шейхульислам[58] и даже один святой. Гробница этого святого, крытая зеленой жестяной крышей и огороженная решеткой, которая была сплошь увешана разноцветными лоскутами, находилась посередине одной из главных улиц Сарыпынара; поток следующих мимо пешеходов и экипажей разбивался и обтекал гробницу с двух сторон; ночью светильники и лампады, окружавшие ее, освещали дорогу запоздалым путникам.

В свое время Хаджи Фикри-эфенди жил в султанском дворце Йылдыз, где был учителем и воспитателем многочисленных сыновей Абдула Хамида. Но однажды он оскорбил шахзаде, назвав его сыном свиньи, впал в немилость и вплоть до революции девятьсот восьмого года находился в ссылке в Багдаде.

Вот уже несколько лет, как Хаджи Фикри-эфенди гневался на власти. Даже в дни праздников и иллюминаций он не удостаивал своим присутствием официальные приемы и вне стен своей обители ни с кем не встречался. В свою очередь, и у властей были основания сердиться на досточтимого наставника, однако они предпочитали не замечать его глупых выходок, на что у них были особые причины. У господина мюдерриса был неуживчивый нрав. Он не ладил даже со своими собратьями — богословами.

А эти особые причины состояли в том, что в тяжелые для иттихадистов дни, во время восстания тридцать первого марта, когда воинственно настроенные улемы перекинулись на сторону либералов, Хаджи Фикри, исключительно из-за своего упрямства и сварливого характера, оставался непоколебимым, как скала. И позднее, во времена великого младотурецкого триумвирата, он, наперекор богословам-оппозиционерам, упорно поддерживал власти и греб, так сказать, против течения.

Каймакам всегда придавал визитам мюдерриса важное значение и на сей раз при виде его сразу повеселел.

Халиль Хильми-эфенди оказывал его превосходительству всяческие знаки внимания: когда мюдеррис выразил желание закурить, каймакам даже попробовал подняться, чтобы поднести ему спичку, а Хаджи Фикри-эфенди, в свою очередь, пытался удержать его, и со стороны могло показаться, что каймакам с мюдеррисом обнимаются и даже лобызаются.

Короче говоря, прием проходил в дружеской обстановке и продолжался бы в том же духе еще долго, если бы не новые посетители, приход которых в одно мгновение перевернул все вверх дном. Как раз в тот момент, когда Халиль Хильми-эфенди, желая польстить мюдеррису, на все лады восхвалял милосердие и расторопность его учеников, переносивших раненых с места катастрофы во двор медресе, неожиданно открылась дверь, и в комнату вошел инженер городской управы Дели Кязым, а вслед за ним — учитель Ахмед Масум.

Дали Кязым был страстным поклонником всего нового и неизменно ратовал за введение равного рода новшеств. Он придерживался весьма любопытного взгляда на историю: так, например, доказывал, что все исторические бедствия и недоразумения происходят от фанатизма и невежества и что в этом особенно повинны учащиеся медресе — софты. Еще совсем недавно он кричал в казино «Мешрудиет»: «Мы не спасем нашу страну, пока не разрушим все медресе и не разорвем на уздечки чалмы софт». Подобными речами инженер только сеял смуту среди жителей городка и натравливал их друг на друга. Дели Кязым переманил на свою сторону старшего учителя городской школы Ахмеда Масума, и теперь их всегда видели вместе: впереди, как правило, шагал здоровенный верзила инженер, а за ним семенил крошечный, хилый учитель.

В городе жалели тихого и застенчивого юношу. Иные почтенные люди даже пытались добрым советом наставить его на ум.

«Что и говорить, Кязым — человек неглупый, очень образованный, и намерения у него самые благие, — твердили они. — Но ведь ты, сын мой, сам знаешь, что его прозвали Дели Сумасшедший. Вечно он на всех набрасывается, всех в чем-то уличает, во все суется и поступает безрассудно — отсюда и прозвище пошло. Помяни мое слово — накличет он беду на свою голову… Конечно, это его дело, ну, а тебе-то зачем страдать? Ты человек молодой, новую школу окончил. Свяжешься с ним — попадёшь в какую-нибудь историю. После никакое раскаяние не поможет… Занимайся-ка лучше своей школой, своими учениками. Не бегай за ним!»