Читаем Клеймо дьявола полностью

— Когда? Две недели назад?

— Ик, ну да. — Старик задумался. — Недели две… али четыре? А можа, пять.

— Точнее не помнишь?

— Не, пръятель. А оно те важно?

— Нет-нет, — Лапидиус сообразил, что ощущение времени Хольм давно пропил. Дальше расспрашивать было бессмысленно. — Спасибо за все, и хорошего тебе дня.

Лапидиус размашистым шагом покинул поляну. Перед тем как снова нырнуть в чащу, он еще раз оглянулся. Старик по-прежнему сидел на бревнышке, держа кружку с водой в руке. Взгляд его был рассеян, он все пожимал плечами, словно разговаривал сам с собой. Лапидиус понял: Хольмс страдает по пиву.

— Эй, есть здесь кто? Отзовись!

Вопреки ожиданию, дорогу на Цирбельхё Лапидиус нашел без проблем. И вот он стоит в дверях основательного рубленого дома и пытается разглядеть что-нибудь внутри. Но на глаза ему попадаются одни лишь корзины.

— Заходи! — между двумя громадными коробами для сбора плодов показалась женщина, чей голос он услышал.

Корзины были больше ее, на одном боку у них далеко за края торчали по два толстых прута. В глаза бросалось сразу, что изделия были делом рук искусного мастера, ровного плетения, ладные. Перед ними виднелись и другие, меньших размеров, но так же мастерски сплетенные. Уложенные аккуратными стопками, здесь были корзины для домашней птицы, для рыбы, зерна и много чего еще. Все они резко контрастировали с увечным телом женщины, чье туловище было так согнуто, словно ее пробила боль в пояснице.

— Я Юлия, — сказала она вместо приветствия, — Кривая Юлия, как кличут люди. Что стоишь, проходи!

— Лапидиус, — представился он, не без труда прокладывая себе дорогу. Кривая Юлия оказалась моложе, чем он ожидал. Никакая не старуха, хоть невысока ростом, скрючена и с клюкой. Лапидиус прикинул, что она примерно его возраста.

Женщина отодвинула в сторону широкую скамью с плетельным инструментом, среди которого были шила, ножницы и другие железяки. Она указала клюкой на скамеечку рядом:

— Садись, работа может и подождать, — сама она опустилась в плетеное кресло-качалку. — Что привело тебя ко мне?

Лапидиус пораскинул мозгами. Сразу выкладывать свою просьбу было бы не слишком разумно, поэтому он сказал:

— Ты делаешь великолепные вещи. Я еще никогда не видел столько разных корзин.

— Да уж наверно, — по лицу Юлии пробежала улыбка, а умные глаза цепко рассматривали его. — Плетение моя страсть. Кроме него у меня ничего нет. Ни мужа, ни детей. Всю свою жизнь я только и делаю, что плету. — Она принялась покачиваться в кресле.

— Замечательно, когда человек так мастерски владеет своим ремеслом.

Лапидиус подумал о своем деле и о том, что сам он не всегда на высоте. Как все алхимики, он работал над Великим Трудом и искусством трансмутации неблагородных металлов в золото. Однако для этого необходим философский камень, а его-то у него и нет. Пока нет. По теории, в процессе амальгирования должен быть получен lapis mineralibus, надо только верить, что в результате экспериментов ртуть в конце концов превратится в философский камень, или «красный лев», как его называют посвященные. А он, в свою очередь, увеличит меру извлекаемого золота.

— Поверь, — прервала его размышления Кривая Юлия, — я бы с радостью отдала свое мастерство за здоровье. Так чего тебе надо?

Лапидиус машинально взял со скамьи ивовый прут и принялся поигрывать им.

— Одну молодую женщину убили, — приступил он к главному. — Никто не знает ее имени. Мне известно только, что она была корзинщицей.

— Корзинщица? — Кресло закачалось сильнее. — Убили, говоришь? И что? Ты-то здесь при чем?

— Ну, — Лапидиус понял, что у него нет другого выбора, как только сказать чистую правду. В конце концов, если он чего-то хотел от Юлии, то она имела право на откровенность. — Ты умеешь молчать?

И снова умные глаза смерили его с ног до головы.

— Если сочту нужным, как могила.

Он принял это за обещание и поведал все, от начала до конца, ничего не прибавляя и ничего не утаивая. И пока говорил, чувствовал, как облегчается душа — до сих пор не было никого, с кем бы он мог поделиться. Вся история ему самому показалась невероятной, он снова и снова спрашивал себя, правильно ли сделал, что влез во все это.

Он закончил, Кривая Юлия поднялась и наполнила ему кружку сидра. Поставив ее на скамейку, она сказала:

— Выпей вначале. Не каждый бы поступил так, как вы, господин. Вот вы восхищались моей работой, а теперь я удивляюсь вашему мужеству. Да, я тоже думаю, что за Кёхлин и Друсвайлер кто-то стоит. Какой-то хитрый и опасный убийца. Но Бог мне свидетель, я понятия не имею, кто бы это мог быть. Во всяком случае, не старый Хольм, тот всегда беспробудно пьян.

Лапидиус согласно кивнул. Глотнув сидра, он снова взял в руки ивовую лозу.

— Жаль, что не знаешь умершую. Я-то надеялся, что тебе хоть имя ее знакомо, все-таки занимаетесь вы одним ремеслом.

— А кто сказал, что не знаю?

— Что ты этим хочешь сказать? — Лапидиус, собиравшийся согнуть прут, застыл.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза