Из комнаты послышались шаги, и вошла Мюриел Мейти с бинтом и ножницами. На ней была мужская футболка, наверное Ларрина. Она напряженно взглянула на меня и подошла к Филу.
– Колы нету? – спросил Ларри, на лице которого застыла укоризненная улыбка.
– Не-а.
– Сходи в гараж, принеси бутылочку, да поживее, – стал подгонять он. – Это ты высосала всю колу. Я даже гостю выпить не могу предложить.
Мюриел резко повернулась и замахнулась на Ларри ножницами. Ее прямо-таки трясло от злости.
– Ты, бля, допрыгаешься! Ты меня достал, Ларри, пиздец как достал!
Ларри посмотрел на меня и осклабился. Он развел руки и выставил ладошки.
– Всего лишь поинтересовался наличием кока-колы. Придется пить чистый, Голли. Чин-чин, – сказал он, и мы проглотили вискарь.
Из той же спальни вышла Шерон Форсит. Она смотрела на происходящее с неподдельным возбуждением и благоговейным страхом, как молоденькая актриска, получившая роль в большом кинопроекте.
– Беспредел… привет, Эндрю, – улыбнулась она.
На Шерон был бутылочно-зеленый топик, открывавший живот с пирсингом в пупке. Раньше я такого не видел. Смотрелось она как мегасексапильная шлюха.
– Потрясающе, Шерон, секси, – сказал я, указывая на живот.
– Нравится? Мне кажется – просто круто, мистер Макутто, – хихикнула она.
Жирные волосы, растрепанная прическа, ей не помешало бы помыться. Я мог бы предложить сам ее искупать, если б она согласилась пойти со мной во «Флюид». Карл, правда, такую публику не жалует. Называет их «лоховский сегмент». Жестковато, хоть это, типа, и шутка. Мне Шерон всегда нравилась, она приняла меня, когда я откинулся с зоны, настоящей зоны, несколько лет назад. На зоне я только о сексе и думал, но когда вышел, в голове столько было дерьма из-за этой сучки Гейл, что у меня просто не стоял. Вот с Шерон, с ней мне за нестояк стрематься не приходилось. Она, что называется, умеет себя вести. Выслушивала мои рассказы из серии «вот что тюрьма с человеком делает».
– А больно было?
– Не очень, но потом нужно прочищать все время. Однако давно не виделись… иди ко мне…
И мы радостно обнялись, как в таблах, на танцполе. Она все-таки отличная девчонка, Шерон, пусть даже я почувствовал, как жир с ее волос остается в порах на моей щеке. Интересно, а Ларри ее пялит? Возможный вариант. Вот Мюриел он точно пялит.
Через плечо я увидел, как Мюриел, не отходя от Фила, зыркнула на Ларри, который ответил наглой выпучкой, типа, «а че такого?» и тут же закопался в ящике стола.
Когда мы с Шерон разорвали объятия, жирный Фил что-то замычал. Он тяжело дышал, а Мюриел бормотала себе под нос.
– У меня охуительный геройский есть, – сказал Ларри. – Хочешь жахнуться?
Герыч? Комик, бля.
– Нет, я не балуюсь, – говорю.
– С каких это пор? – подмигнул он.
– Да уж давненько.
Шерон посмотрела на Ларри:
– Нас в клуб не пустят, если мы упоротые придем.
– А че, на стены пялиться у клабберов сейчас самая попсовая тема. В «Фейсе» писали, – хмыкнул он.
Мюриел попыталась снять с Фила футболку, но он отпихнул ее, что, естественно, отозвалось ему еще большими мучениями.
– Ты потерял много крови, – настаивала Мюриел, – тебе нужно в больницу. Я вызову «скорую».
– Нет, – прохрипел Фил, – никаких больниц, никакой «скорой». – Он обильно потел, особенно на голове. Пот скапливался в капельки, покрывавшие лицо.
Ларри согласно кивнул.
Это был тот социальный слой, где любые государственные службы, даже те, что приходят на помощь в критических ситуациях, вызывают инстинктивное недоверие. Никакой полиции. Никакой «скорой помощи», пусть даже он кровью истечет. На простыне проступило пятно побольше. Я мог представить себе Фила в пылающем доме, как он орет в окно: «Никаких пожарных!»
– Но ведь тебе нужен врач, – сказала Мюриел и тут панически затряслась, а Шерон принялась ее успокаивать.
– Не истери, это может Филу отозваться… – Шерон повернулась к Филу, который все смотрел перед собой, прижимая к пузу простыню, – прости, Фил, ты же знаешь, о чем я, если она запаникует, ты тоже станешь волноваться, у тебя повысится давление, и кровь потечет еще сильнее…
Ларри снова кивнул:
– Вот именно! Сама подумай, Мюриел, ты все только портишь, – прорычал он. Он собрал свое хозяйство и повел меня в соседнюю комнату. – Пиздец как заебали. Есть такие, которым уже ничем не помочь, – сказал он, как доведенный до ручки социальный работник.
Когда он снова спросил, я все-таки решил вмазаться. Не то чтоб я согласился, я просто не мог сказать «нет», точнее – сказать «нет» и настоять на своем. Тело похолодело, мысли стали разбегаться, принимая все более абстрактные формы. Сдурил я, конечно: всю ночь пробухал с Терри и теперь был не в лучшей кондиции для торча.
Когда Ларри принялся варить, я процедил: «Так, догнаться только», но прозвучало это глупо и бессмысленно.
И вот я уже нахлопываю вену. Ларри ввел иглу. Как только герыч сделал оборот по кровеносной системе, меня нешуточно накрыло, я потерялся и вырубился.