Клей

Голова у Карла работала на самых высоких оборотах. Вот если б она вошла в консонанс с потрепанным телом. С этими алконаркотическими отходами одно мучение: голова разрывается – тело закисает, или наоборот. Теперь Карл размышлял о романтических заблуждениях, которые испаряются вместе с юностью. Гнусь прагматизма и ответственности подточит тебя, как волны камень. Когда они смотрят на тебя с экрана, рассказывают, как себя вести и что делать, что покупать и на кого быть похожим, а ты сидишь дома, ничего толком не понимаешь, усталый, сбитый с толку, запуганный, то ясно – победа за ними. Идеологии больше нет, и речь идет о том, как продать побольше продукта и контролировать тех, кто не способен за него заплатить. Нет утопий, героев – нет. Они всегда пытались убедить себя, что потрясающе проводят время, но ни фига им не было так здорово, а было скучно, утомительно, бессмысленно.

Болезнь его старика расставила все по своим местам.

Проскальзывание

Его перевели. Теперь он лежал в четырехместной палате, но его она увидела сразу. Мария не стала разглядывать соседей, пошла прямо к мужу. Приблизившись, она расслышала неглубокое прерывистое дыхание, посмотрела на толстые синие вены, с запястья уходящие под ладонь, которую она так часто держала с тех пор, как он легко вдел ее палец в колечко. Это было в обед. Они сидели в ботаническом саду в Инверлейте. По дороге на работу в адвокатскую контору у нее кружилась голова, она чуть не падала в обморок всякий раз, как смотрела на колечко. Он поехал на автобусе обратно на фабрику. Он перечислил ей все песни, что играли у него в голове.

Теперь на подключенном к нему электрокардиографе зеленой линией по электронно-лучевой трубке выводилось биение его сердца. На тумбочке лежало несколько открыток, она развернула их и поставила перед ним:

ПОПРАВЛЯЙСЯ СКОРЕЙ

СЛЫШАЛИ ПРО ТВОЕГО КОНДРАТИЯ

и еще одна с грудастой медсестрой в чулках с подвязками. Она склоняется над пациентом, тот потеет, пускает слюни и эрегирует, отчего одеяло встает колом. Маленький очкастый доктор говорит:

ХММ, ТЕМПЕРАТУРА ВСЕ ЕЩЕ НЕМНОГО ПОВЫШЕНА, МИСТЕР ДЖОНС, только Джонс зачеркнуто и поверх каракулями выведено ЮАРТ. И подпись «От Новобранцев Джерри, Алфи, Крейги, Монти».

Это парни со старой работы, там уже все давно закрылось. Пошутить, значит, хотели. Скорее всего, они просто не знали, насколько все это серьезно. Доктора сказали, что нужно готовиться к худшему.

Здесь же стояла более уместная карточка от Вулли и Сандры Биррелл: МЫСЛЕННО С ТОБОЙ.

И Билли звонил, спрашивал, может ли он чем помочь. Хороший мальчик, и дела у него пошли в гору, но своих он никогда не забывает.

А вот и он. Билли. Он здесь. И Сандра. И Аврил. И Карл!

Карл приехал.

Мария Юарт обняла сына, ее сразу озаботила его худоба. Он был тощий, как никогда.

Карл смотрел на мать. Она постарела и выглядела измотанной. Неудивительно. Он взглянул на ссохшуюся плоть, на то, что осталось от его отца.

– Он под наркозом, еще не просыпался, – пояснила она.

– Мы посидим с ним, а вам хоть словом надо перекинуться, – сказала Сандра. – Пойдите выпейте кофе, – посоветовала она.

Мария с Карлом вышли, держась за руки. Карл не понимал, кто кому помогает: он был в полнейшем ауте. Он хотел остаться с папой, и с мамой тоже хотелось поговорить. Они пошли к кофейному автомату.

– Все так плохо? – спросил Карл.

– Он уходит, сынок. Я не могу в это поверить, но он уходит, – всхлипнула она.

– О боже, – он прижал мать к груди, – прости меня, я только о себе и думаю. Я был на сборище и прилетел сразу, как только Хелена сообщила.

– Она мне понравилась, – сказала мама, – почему ты нас раньше не познакомил? Почему ты не пускал ее в нашу жизнь, сынок? Почему закрылся сам?

Карл взглянул на свою мать и в глазах ее увидел то ли упрек в предательстве, то ли непонимание. Он старался разобраться, но тут увидел все ее глазами: она вела себя так, будто сама в чем-то не права, как будто она до какой-то степени виновата в его провалах. Нет уж; он еще способен посмотреть себе в глаза и сказать, что сам воспитал в себе мудака, который особенно заметен в подобных ситуациях.

– Просто… понимаешь… не знаю… я не знаю. Прости меня. Плохой из меня сын… – заскулил он, оглушенный глубоким отвращением и жалостью к себе.

Мать смотрела на него, и в глазах ее была искренность.

– Нет, ты самый замечательный сын, о котором мы только могли мечтать. У нас была своя жизнь, и мы поощряли твою самостоятельность. Если б ты еще почаще нас вспоминал.

– …Это точно. Я просто думал… мне всегда кажется, что успеется, будет еще время все уладить. А потом случается, и ты понимаешь, что времени совсем не осталось. Я столько мог бы сделать.

Мария смотрела, как перед ней дергается, заикается сын. Совсем плох. Ей всего-то и нужно, чтоб он звонил хоть изредка, чтобы знать, что с ним все в порядке. А теперь он весь убивается, изводится из-за пустяков.

– Да будет тебе, сынок, будет! – сказала она и обхватила его голову. – Ты сделал все, что мог. Ты помог, когда наш дом хотели изъять за неуплату, а нас выбросить на улицу. Ты спас нас.