Клей

В Зеленой гостиной они принялись за халявную еду и выпивку, а Катрин спряталась в сортире, поблевала и подзавела себя для концерта.

Пошатываясь, Катрин Джойнер вышла на сцену «Инглистона». Это был самый долгий путь к микрофону за всю ее карьеру; возможно, в этот раз было не так мрачно, как в Копенгагене, там она волочилась по сцене, когда ее привезли из гостиничного номера с заездом в реанимацию, где из ее желудка просто выкачали таблетки. Но все же было нелегко: ей казалось, она вот-вот упадет в обморок под жаркими софитами, и каждой клеточкой она ощущала тупую, нечистую боль, которую наркотики оставили после себя в ее истощенном теле.

Она кивнула музыкантам, и группа заиграла «Женщину-загадку». Когда она вступила, первую половину песни голос был едва слышен. Но тут с ней произошло нечто абсолютно ординарное и в то же время замечательное, сказочное: Катрин Джойнер почувствовала музыку и вписалась в ансамбль. На самом деле это был всего лишь концерт, каким он должен быть, но это было настолько лучше того, к чему уже привыкла Катрин и ее публика, что в данном контексте представляло собой небольшой триумф. А главное, ностальгирующая, благодарная и порядком поддатая публика восприняла это на ура.

Когда выступление закончилось, ее вызвали на бис. Катрин вспомнила о гостиничном номере в Копенгагене. Пора б уже и отпустить, подумала она и, повернувшись к гитаристу Денни, ветерану ее концертного ансамбля, сказала:

– «Настоящая любовь».

Денни кивнул группе. Катрин под оглушительные аплодисменты вышла к микрофону. Терри был на седьмом небе от счастья.

– Мне очень понравилось в Эдинборо-сити. Я отлично повеселилась. Эту песню я посвящаю Терри, Рэбу и Джонни из Эдинборо, с Настоящей Любовью.

Это был апогей, хотя Терри и расстроился немного, что о нем не отрапортовали как следует, а именно – Джус Терри.

– Так бы все у нас на районе прикололись бы, – объяснял он Рэбу.

Когда Катрин вернулась за кулисы, Франклин Дилэни хотел поздравить ее с успехом, но Терри его перехватил.

– Концерт закончен, – сказал он и оттолкнул ее бывшего менеджера.

Катрин махнула рукой, отгоняя готовую вмешаться охрану.

Терри повел всю компанию через парковку к такси, которые ждали, чтобы отвезти их в «Доспех» – главное питейное заведение Брумхауса. Многие вещи Катрин вдруг увидела с потрясающей ясностью, не на уровне понимания – она была в таком объебосе, что вообще едва соображала, – но вот что было очевидно: после этого концерта она еще долго не выйдет на сцену.

Для всего мира она была феноменально успешной артисткой, но для самой Катрин Джойнер ее молодые годы пролетели в турах, гостиничных номерах, звукозаписывающих студиях, виллах с кондиционерами и не приносящих никакого удовлетворения отношениях. После с ума сводящей скукотищи маленького городка недалеко от Омахи она жила по расписанию, которое составляли другие, окруженная друзьями, кровно заинтересованными в поддержании ее коммерческого успеха. Отец был ее первым менеджером, расстались они на ножах. Катрин подумала, как умер Элвис – не в спортивном костюме, рухнув у себя в номере в Вегасе, а дома, на своей постели, в Мемфисе, окруженный семьей и друзьями. Любящие люди с таким же успехом могут поторопить твою кончину, как и новые прихлебатели. Они просто не смогут уследить, как быстро ты угасаешь.

Но ее это вполне устраивало. Какое-то время. Она не понимала, что живет на карусели, пока ей не захотелось сойти и это оказалось невозможно. Весь этот бред с голодом, это все от навязчивого желания полностью контролировать свое тело. Конечно же, все это ей уже говорили пять тысяч раз, но теперь она это чувствовала и собиралась эту проблему как-то решить. И решить самостоятельно, без участия деятельного спасателя, который всегда всплывал, как по сигналу, когда не было уже сил терпеть, и мог порекомендовать нового парня, или прическу, или качественную технику, или недвижимость, или книгу по самоусовершенствованию, революционную диету, витамины, психиатра, гуру, ментора, религию, духовного наставника, да что угодно, что могло бы сгладить противоречия, подлечить раны и отправить Катрин обратно в студию и на гастроли. Чтобы дальше доить денежную корову, которая обеспечивала целую компанию прихлебателей.