Клей

– Нет, но я…

Джус Терри был достаточно опытным пользователем мощного шароподкатного пресса, чтобы дать Катрин время оценить ситуацию.

– Ну тогда я вытащу тебя бухнуть маленько. Покажу тебе город. Настоящий Эдинбург! Это свидание, как у вас там в Штатах говорят, – подмигнул он.

– Ну, не знаю… наверное…

Катрин не верила своим ушам. Она собралась выйти в город с толстым мойщиком окон! Он может оказаться извращенцем, ловцом душ или похитителем. Его не заткнуть. Он жуткий доставала…

– Идет, тогда встречаемся внизу в Элисон. Словечко из местной музыкальной тусы, как раз для тебя, да ты, наверно, знаешь – Элисон Мойе,[50] шикарное фойе? Тогда в семь, идет?

– Идет…

– Зашибись!

Джус Терри открыл окно и не без труда вылез обратно на платформу, стараясь не смотреть вниз.

– Пиздец как вовремя, бля, – заныл Алек, – я не собираюсь тут один корячиться, мы так не договаривались. Норри нам двоим за окна платит, не только мне. Норри… в гребаной реанимации, Терри. На больничной койке, страдает от окостенения сухожилия на той руке, что окна моет, врубэ? Что, думаешь, он почувствовал бы, узнай он, что мы тут рискуем оставить его без средств к существованию?

– Не ной, еб твою, заебал. Я всего-то назначил свидание телке, которую раньше в «Top of the Pops» показывали!

– Да ну. – Алек открыл рот, показав желтые с червоточиной зубы.

– Святая правда. Там она, пташка эта. «Не разбивай мне сердце снова» – это она пела.

Алек открыл от удивления рот, когда Терри в подтверждение вышесказанного запел:

И страдала я всю жизнь,
Солнца нет – одни дожди,
Но ты в жизнь мою вошел
И тучи руками развел.

Но улыбка твоя стала холоднее,
И в сердце чувствую печаль,
И душа моя от страха замирает
В предчувствии, что скажешь ты – прощай.

Не разбивай мне сердце снова,
Не сокрушай мои основы.
О, почему же, боже мой,
Не можешь быть со мной одной.

Зачем играть нам в эти игры.
Я знаю – кто-то есть еще,
О ней ты думаешь ночами.
Не разбивай мне сердце снова.

– Я эту песню помню… так, а как же ее зовут. – Он украдкой глянул в окно на Катрин.

– Катрин Джойнер, – сказал Терри с той же надменной самоуверенностью, с какой он выкрикивал ответ на викторинах в «Серебряном крыле», когда знал его наверняка. Настоящее имя Элиса Купера? Винсент гребаный Варьер. Как два пальца.

– Может, и билеты на ее концерт достанешь?

– Все будет, Алек, все будет чики-пуки. Мы теперь в теме и можем поиграть на кое-каких струнах, мать твою. Мы старых обид не забываем.

Хитрый гад, тридцать шесть лет, а все с матушкой живет, подумал Алек.

Голубые горы, Новый Южный Уэльс, Австралия Среда, 9.14

Единственное, что я фиксирую, – это пульсация баса, биение жизни, непрерывный бум-бум-бум-бит. Я жив.

Я балансирую. Частичная потеря сознания – еще не полная тьма: будто стоишь себе невозмутимо посреди солнца, пытаясь увидеть что-то за ослепительными языками пламени, всматриваясь в великолепную расщелину вселенной, твою задницу, твою задницу, твою задницу…

Я поднимаю глаза, передо мной зеленый холст. Не пошевелиться. Я слышу голоса вокруг, но не могу сконцентрироваться.

– Что он принял?

– Когда он начал?

Голоса мне знакомы, но имен вспомнить не могу. Среди них, может, есть лучший друг или бывшая любовница. Собрать толпу и тех и других за последние лет десять было так несложно; насколько искренними, настоящими казались эти отношения тогда, настолько же легкомысленными и пустыми теперь. Но вот они сгрудились вокруг меня, слились в невидимую силу доброй воли человечьей. Может, я помираю. Может, так оно все и происходит, путешествие в страну смерти. Смешение душ, сливание, ощущение причастности к одной духовной силе. Может, так он кончается – мир.

Сладкий запах усиливается и обостряется в моих ноздрях до едкой химической вони. Я вздрагиваю, тело бьет конвульсия – одна, вторая, отпустило. Голова распухает так, будто череп и скулы вот-вот треснут, и сокращается обратно до нормальных размеров.

– На хуй надо, Риди! Ему только аммиака не хватало в носопырку охуевшую, – ворчит девичий голос.

Она постепенно вырисовывается: золотистые дреды, может, они просто грязные, но для меня – золотистые. Черты лица складываются в женскую версию игрока «Арсенала» Рэя Парлора. Ее зовут Селеста, она из Брайтона. Английского Брайтона, не здешнего. Здесь же наверняка свой Брайтон есть. Да, точно.

В голове что-то залипло. Мысли как будто в луп запустили, зациклили; вот что значит циклиться: навязчивая идея в квадрате.