Более подробно различие между двумя близкими понятиями Белинский пояснил в другой статье: «Чувство и чувствительность – не одно и то же: можно быть чувствительным, не имея чувства; но нельзя не быть чувствительным, будучи человеком с чувством. Чувствительность ниже чувства, потому что она более зависит от организации, тогда как чувство более относится к духу. Чувствительность, раздражительная, нежная, слезливая, приторная, есть признак или слабой и мелкой, или рассеянной натуры: такая чувствительность очень хорошо выражается словом „сентиментальность"» («Русская литература в 1841 году»).
Оригинальную формулу поэзии Жуковского предложил знаменитый филолог А. Н. Веселовский. Свою книгу о поэте он назвал: «Жуковский. Поэзия чувства и сердечного воображения». Понятие чувство определяет общий пафос Жуковского-романтика. Сердечное воображение представляет индивидуальную версию романтизма Жуковского, тесно связанную с искусством сентиментализма.
Для Жуковского важна как общая установка романтизма на изображение внутреннего мира человека, жизни души, так и более конкретные романтические принципы и мотивы: двоемирие и стремление из этого мира в другой – лучший, идеальный; присутствующие в этом мире таинственность, непостижимость; более глубокий, чем в карамзинской поэтике, психологизм, связанный не с простым называнием чувства, а с его противоречивым изображением. Но все эти принципы имеют в поэзии Жуковского не отчетливый и резкий, а мягкий, размытый характер.
Позднейший романтизм (К. Ф. Рылеева, раннего Пушкина, Лермонтова) – романтизм мятежный, вызывающий, бунтарский, провоцирующий. Романтизм Жуковского – примиряющий, меланхолический, смиренный.
Манифестом Жуковского-поэта считается стихотворение «Невыразимое» (1819), имеющее авторский подзаголовок «отрывок». Его композиция строится на цепочке риторических вопросах и ответов, представляющих, по сути, вариацию тех же вопросов.
«Что наш язык земной перед дивною природой?» – спрашивает поэт в начале стихотворения.
«Но льзя ли в мертвое живое передать? / Кто мог создание в словах пересоздать? / Невыразимое подвластно ль выраженью?…» – продолжается это вопрошание через несколько стихов.
Ответ на заданный вопрос дается сразу же:
Однако сразу возникает парадокс: на этом безапелляционном восклицании стихотворение не оканчивается, а в сущности, лишь начинается. Поэт сразу же рисует пейзаж, пытаясь прекрасное в полете удержать, дать название ненареченному, передать жиаое (природу) «мертвыми» словами.
Оказывается, мир природы допускает претворение в слове. Слов нет для другого, для передачи того, «что слито с сей блестящей красотой»: смутных чувств воспринимающего этот пейзаж субъекта, его воспоминаний о прошлом, его стремления к далекому будущему, наконец, его ощущения Бога, «присутствия Создателя в созданье».
Перечисление этих предметов истинно невыразимого увенчивается последним риторическим вопросом и эффектным афоризмом:
Однако в романтической лирике, в том числе и у Жуковского, этот отрицательный ответ представляет не последней точкой, а трудной задачей.
Невыразимое – одна из лирических тем, постоянный поэтический мотив. После Жуковского похожие лирические сентенции мы встретим у Ф. И. Тютчева и А. А. Фета.
(Тютчев. «Silentium!» («Молчание»), 1830)
(«Как мошки зарею…», 1844)
Но пафос поэзии Жуковского, его постоянная художественная задача заключается в том, чтобы найти для этого невыразимого адекватный язык, поймать смутное чувство в сеть слов.