Кладезь Погибших Сюжетов, или Марш генератов

Я вчиталась в Кладезь и вскоре оказалась в лифте, поднимавшемся в Библиотеку. Передовица прихваченного по дороге свежего номера «Слова» гласила: «Персонажи детских стишков устраивают забастовку на неопределенное время». Чуть ниже шел репортаж о недавнем ночном нападении на Хитклифа. Еще там говорилось, что террористическая группировка «Великие датчане» также угрожает его убить: они желают, чтобы на следующей церемонии вручения Букверовской премии в номинации «Самый романтический персонаж (мужской)» победил Гамлет, и ради этого пойдут на все. Я перевернула страницу и обнаружила большую статью, превозносившую достоинства СуперСлова™, а также открытое письмо Главного текстораспределительного управления, объясняющее, что все привилегии сохранятся и все останется как прежде.

Лифт остановился на первом этаже. Я быстро добралась до «Разума и чувства» и вчиталась в роман. У дверей Норленд-парка по-прежнему маячила толпа. На сей раз здесь раскинулись палатки, играл духовой оркестр и стояла металлическая жаровня, в которой горели щепки. Увидев меня, толпа начала скандировать:

– ОТПУСК, ОТПУСК!

Усталая женщина с неопределенным количеством детей протянула мне листовку.

– Я триста двадцать пять лет выполняю эту работу, – сказала она, – и у меня за все это время даже выходного не было!

– Мне жаль.

– Нам не жалость нужна, – встрял Соломон Гранди,[58] который по случаю субботы выглядел не слишком здоровым. – Нам нужно действие. Мы, устники, должны получить те же права, что и прочие персонажи.

– Верно, – сказал парень с ведром и головой, обернутой коричневой бумагой. – Никакие деньги не компенсируют неудобств, связанных с постоянным повторением! И тем не менее мы хотим сделать следующие заявления. Первое: все персонажи детских стишков должны немедленно получить двухнедельный отпуск. Второе…

– Поймите, – перебила его я, – вы не к тому человеку обращаетесь. Я ведь только стажер, беллетриция в любом случае не может никому навязывать политику. Вам надо обратиться в Совет жанров.

– Совет послал нас на переговоры с ГТУ, которое отправило нас к Большой Шишке, – сказал Шалтай-Болтай под общее согласное кивание, – но никто не знает, существует ли он – или она – на самом деле.

– Если вы никогда ее не видели, то она, возможно, и не существует, – сказал Джек. – Пирожка хотите?

– Я никогда не видела Винсента Прайса, – заметила я, – но я знаю, что он существует.

– Кто это?

– Актер, – объяснила я, чувствуя себя немного идиоткой. – Там, у меня дома.

Шалтай-Болтай с подозрением прищурил глаза.

– Вы меня полным Лиром считаете, а, мисс Нонетот?

– Королем?

– Эдвардом![59]

– Ой.

– МАНГУСТ! – воскликнул Шалтай, выхватывая крохотный револьверчик и бросаясь наземь, где, на его беду, как раз оказалась грязная лужа.

– Ты ошибся, – осторожно объяснил Гранди, – это собака-поводырь. Убери револьвер, а то поранишься.

– Собака-поводырь? – переспросил Шалтай, медленно поднимаясь на ноги. – Ты уверен?

– А вы говорили со словомагистром Либрисом? – спросила я. – Уж он-то точно существует.

– Он не стал разговаривать с нами, – сказал Шалтай-Болтай, вытирая лицо огромным носовым платком. – Устная традиция не подпадает под юрисдикцию СуперСлова™, так что мы в его глазах ничего не значим. Если мы не выбьем себе хоть какие-то права до того, как новая система вступит в действие, то вообще ничего не получим!

– Либрис не захотел даже разговаривать с вами? – удивилась я.

– Он посылает нам письменные уведомления, – пропищала старшая из трех слепых бесхвостых мышек, держа в одной руке белую трость, а в другой – поводок золотистого ретривера. – Он пишет, что очень занят, но рассмотрит наши требования со всем вниманием.

– Что там происходит? – пропищала вторая мышка. – Это мисс Нонетот?

– Все это отписки, – сказал Гранди. – Если мы не получим ответа в кратчайшие сроки, детские стишки перестанут существовать как в устном, так и в печатном виде! С полуночи мы объявляем сорокавосьмичасовую забастовку. Когда родители не смогут припомнить стишков, уж точно пойдут клочки по закоулочкам, поверьте мне!

– Мне очень жаль, – снова начала я, – но у меня нет никакого влияния, я ничего не могу сделать…

– Но вы хотя бы передадите это агенту Либрису?

Шалтай-Болтай протянул мне список требований, аккуратно написанный на стандартном листе писчей бумаги. Толпа внезапно смолкла. Море внимательных глаз уставилось на меня.

– Я ничего не обещаю, – сказала я, беря листок бумаги, – но если увижу Либриса, передам это ему. Ладно?

– Большое вам спасибо, – сказал Шалтай. – Хоть кто-то из беллетриции нас выслушает!

Я отвернулась и услышала, как за спиной у меня Шалтай сказал Барабеку:

– Ну-с, по-моему, все идет неплохо. Что скажешь?