Клад вечных странников

Катерина осторожно просунула внутрь руку и нащупала истертые листки и горсть бумажной пыли. Надо же, некоторые дедовы письма совсем истерлись! Все-таки бабушка не просто так зашила их в подушку для бережного хранения, а каждую ночь подкладывала эту подушку под голову. Как бы общалась с дедом до последних дней жизни. Ну и вот вам результат, пожалуйста: перед Катериной ломкие листки с неразличимым, совершенно стершимся текстом. Конечно, ведь все свои письма дед Василий писал карандашом, где ему было взять ручку с чернилами на передовой! Химический карандаш еще хоть какие-то следы оставил, а вот простой… ничего не осталось, ничего! Однако то письмо из госпиталя, насколько Катерина вспоминает, было написано именно чернилами. Она еще тогда, много лет назад, обратила внимание на кляксу в уголке странички. И подумала, что эта Клава Кособродова, наверное, была изрядная неряха — вроде нее самой. Наверное, именно поэтому она и запомнила накрепко эти имя и фамилию.

Так. Вот оно, дедово письмо!

У Катерины почему-то заколотилось сердце, когда она развернула потертый на сгибах, желтый листок.

«Здравствуйте, моя любимая жена Асенька, родные дети Володя и Машенька!

Не пугайтесь, получив письмо, написанное чужим почерком. В последнем бою меня ранило в правое плечо, оттого не в силах я сам держать карандаш, пишут за меня добрые люди».

А где же про Клаву Кособродову? Катерина торопливо пробежала глазами строчки. Ах да, вот, ближе к концу, уже после рассказа о смерти какого-то там бывшего соседа:

«Девушка, что пишет за меня это письмо, работает на швейной фабрике. Она была при кончине нашего прежнего знакомца, она ему и глаза прикрыла. Ее зовут Клава Кособродова, душа у нее добрая, а почерк разборчивый, не то что у меня, так что надеюсь крепко: каждое слово ты в моем письме разберешь и поймешь правильно».

До чего странно! Только вчера Катерина видела эту самую Клаву своими глазами, а сейчас читает о ней в письме полувековой давности. Какой она стала теперь, Клава Кособродова… несчастная развалина, полная ненависти к жизни! Хотя ей досталось в этой самой жизни, досталось крепко, очень крепко! Такое ощущение, что кто-то ее жестоко проклял, эту самую Клаву Кособродову, и на своем пути к богатству — скорее всего, воображаемому, конечно! — она натыкалась только на неодолимые препятствия, начиная с потери собственного письма, в котором она просила свою мамашу сходить к какой-то там Дворецкой и разузнать про письмо ее мужа из госпиталя, и кончая…

Что?! О чем просила?!

Катерина зажмурилась. Только сейчас, только в эту минуту до нее дошло, что Дворецкая, которая получила загадочное письмо от загадочного мужа, та самая неведомая Дворецкая, к которой так и не дошла мамаша Клавы Кособродовой, — это ее, Катеринина, бабушка Ася Николаевна! А муж, диктовавший письмо в госпитале, — ее дед Василий Дворецкий. А письмо, которое она сейчас держит в руках, — то самое письмо, из-за которого Клава Кособродова считала всю свою жизнь напрасно пропавшей!..

«Здравствуйте, моя любимая жена Асенька, родные дети Володя и Машенька!

Не пугайтесь, получив письмо, написанное чужим почерком. В последнем бою меня ранило в правое плечо, оттого не в силах я сам держать карандаш, пишут за меня добрые люди.

Спешу сообщить, что жив и здоров, насколько позволяет моя рана. Поначалу боялся, что руку отнимут, но доктор сказал, вроде бы обойдется дело. Не иначе, твоими молитвами и горючими слезами, дорогая Асенька, начал я выздоравливать.

Хотя не всякому так повезло, как мне. Вот на соседней койке позавчера умер один человек… А знаешь, кто это он был? Ни за что не угадаешь! Наш сосед со старого двора — ну, тот самый, у которого дед себе домовину при жизни выстругал. Вспомнила?