Клад Стервятника

– Кой черт беспокоить, – махнул тот своей здоровенной лапищей. – У меня к Гордею дело было на сто миллионов баков, между прочим. На "Янтаре" ведь растут отличные рыжики.

– Да ну?

– Точно так. Здоровенные такие, крепкие как боксерская груша, – настоящие грибы-мутанты. Знаешь, как они идут под водку? Я-то думал, мне Трофим баночку рыжих передаст как-нибудь при случае, через Гордея. А вы? Предатели, одно слово.

– Они что, тоже останавливают время? – лукаво предположил я.

– Есть немного, – ответил он. После чего не удержался и прыснул в кулак.

А потом крепко пожал мою руку, и я с изумлением почувствовал, что его пальцы – железные пальцы Комбата – тихо дрожат.

И сам сжал их еще крепче – ведь это просто нервный тик, у сталкеров такое бывает, я знаю.

– Кстати, а что за дурацкие мессаги ты мне шлешь в последнее время? – ехидно поинтересовался я. – Пишешь одно и то же и шлешь. В чем прикол, Комбат? Где фишка?

– Какие мессаги? – уточнил он, с сожалением отставляя в сторонку недопитый стаканчик вискаря.

Я стоически активизировал ПДА и сунул руку сталкеру под нос.

– Видишь "Входящие"? Вот твоя мессага. А вот – твоя же, только предыдущая. Найдешь десять различий?

Комбат внимательно изучил собственные письма на экранчике моего ПДА. Потом внимательно посмотрел на меня.

– Слушай, Гош, так ты ведь еще ничего не знаешь? Точно?

Я очень не люблю, когда разговор начинается с таких предисловий. Это верный признак того, что сейчас будет озвучена какая-нибудь Очень Большая Хрень. И она почему-то непременно должна касаться меня.

– Я ничего не знаю, Комбат, – замотал я головой. И знать не хочу, мысленно добавил вдогонку.

– Два дня назад Стерх сгинул. На сей раз уже не как бывший сталкер. А как темный сталкер, – уточнил Комбат. Особо нажав на слово "темный".

Тут я решил немного помолчать.

Бывают такие новости, которые нужно предварительно переварить. А потом выслушать еще раз пять подряд. А лучше – все десять. Для закрепления усвоенного материала!

– Что значит "сгинул"?

– У темных это значит – развоплотился. Говорили, в последние дни он был очень плох.

– Стерх? – на всякий случай уточнил я.

– Очень, очень плох, – участливым тоном повторил Комбат. – Особенно последние дни.

– А теперь? – упрямо гнул я.

– Теперь ему хорошо. Наверное.

Комбат возвел очи к потолку бара, а потом вдруг неожиданно врезал своей правой лапищей мне по плечу. Я даже охнуть не успел.

– Стерха больше нет, Трубач! Ты свободен, понимаешь? Труби теперь сколько влезет.

– А деньги?

– Деньги твои, – подтвердил Гордей, который быстрее моего сориентировался в ситуации. Правда, он уже минуту как начал зачем-то внимательно изучать окрестности собственной задницы. Как будто заприметил поблизости скорпиона.

– Так что же получается? – прошептал я. – Долга на мне больше нет? Я свободен от своих обязательств?

– Йес, сэр! – рявкнул морским пехотинцем уже основательно "подлеченный" Гордей. – Гуляй, рванина!

Он неверным движением пошарил вокруг себя и требовательно воззрился на меня, все еще ошалевшего от невероятного известия.

– Кстати, а где мой золотой микрофон? Мы желаем петь! Маэстр-р-ро – музыку!!

Было всего пять часов пополудни – время для "Лейки" почти неурочное. Готовящийся начать вокальную карьеру Гордей под пристальным наблюдением своего лечащего врача Комбата временно закончил принимать лекарство – исключительно для голоса! – которое ему периодически смешивал здешний знатный фармацевт Любомир в большом медицинском шейкере. Я же распаковал кофр с клавишами и два баула, доверху набитых аппаратурой.

Мой стол в углу сцены, справа от стойки, за время нашего отсутствия покрылся тонким слоем нежной пыли. Я размашисто начертал на ней пальцем коронку, подписал внизу "ПАНК-РОК – КОРОЛИ!", полюбовался на дело рук своих, вспоминая молодость. И – уничтожил все влажной тряпкой.

Взгромоздить на стол "Ямаху", раскрыть ноутбук и включить пульт – дело двух минут. Все было как раньше, но для меня все теперь казалось другим. Сегодня я сам заказывал себе музыку. Себе и Гордею, разумеется.

В бар тем временем потянулся заинтригованный народ. В основном наш брат-сталкер, всегда нутром чующий дармовую выпивку. Но были и какие-то пришлые, мне незнакомые. Пробыв в Зоне меньше недели, мне казалось, что я отсутствовал в "Лейке" полгода. Но теперь я тоже был сталкер, пусть и по-прежне- му незадачливый и бедовый.

– Если ты сейчас же мне не подыграешь, я тебе мозг откушу, – неверным голосом промямлил Гордей. Господи, и когда он уже успел так набраться!

– Давай пой уже, – ответил я ему, подстраиваясь в тональность. И взял на "Ямахе" первый рояльный аккорд из разряда тех, которые старые ресторанные лабухи испокон веку называют "зовущими".

Гордей перехватил микрофон, страдальчески закрыл глаза и тоненько вывел жалостливым голосом: Голуби летят над нашей Зо-о-оной, Голубям нигде преграды нет. Я стою в "пуху", в тебя влюблённый, Передать прошу тебе приве-е-ет! О-о-о!!