Клад последних Романовых

А проснулся Демьян Григорьевич резко, вдруг, словно испугался чего. И увидел над своим лицом страшное старухино лицо, оно радостно ухмылялось беззубым ртом, а глаза ее горели таким жутким сатанинским пламенем, что Демьян Григорьевич решил, что все же еще спит. А в следующую секунду полоснуло его жгучей болью по горлу, он едва охнуть успел, как забулькало в горле, он руки хотел дернуть, чтоб горло закрыть, не вышло. Видать, подыхать ему время пришло, и замерцали перед ним царские бриллианты, запереливались рубины, сапфиры, камни самоцветные, и погасло все.

Сознание возвращалось медленно, очень медленно. Он словно выныривал из омута. И снова проваливался, и никак не мог понять, на каком он свете. И кто он вообще. А когда пришел в себя, разлепил с трудом глаза, почти вздохнул, почувствовал резкую боль в горле. Ангина с ним, что ли, приключилась. Померещилось Демьяну Григорьевичу, что лежит он дома на своей кровати, лампа в сторонке горит, слабенькая, жена, наверное, Евдокия, не выключила, чтоб за ним смотреть, температуру проверить или воды дать. Демьян Григорьевич попробовал пошевелиться, слабость ужасная, и все в горло отдает.

— Эй, касатик, неужто очнулся? — услышал он над ухом чей-то незнакомый, вовсе не Дунин голос.

Демьян Григорьевич хотел резко повернуться, не тут-то было, шея словно в тисках, не повернешь, и снова боль.

— Ты лежи, лежи, милый, нельзя тебе головой-то крутить, и так едва пришили. — Перед лицом Демьяна Григорьевича возникло старое морщинистое лицо с добрыми запавшими глазами. Вокруг все бело было. Он поднатужился, присмотрелся, белый халат, и косынка тоже белая. — Сиделка я ночная, Агриппина Карповна. — Что, не помнишь ничего? Это бывает, — ласково говорила она, поправляя одеяло. — В больнице ты. Операцию тебе делали на горле.

Операцию, на горле? Зачем?

— Порезали тебя, сынок. Горло перерезали, хорошо, что кровью не истек, едва спасли. Повезло еще, что рука у убийцы дрогнула, а то бы все, каюк. Тебе теперь лежать надо, помалкивать, головой не крутить, спать больше. Крови ты много потерял, переливание делали. А сейчас полежи, я за врачом дежурным схожу. Скажу, что очнулся, пусть посмотрит.

И пока сиделка ходила за доктором, Демьян Григорьевич вспоминал вокзал, ласковую, услужливую старуху, ее комнату, щи, водку и… нож.

Когда пришел доктор, пожилой, усатый, в очках, и с умным видом прощупал ему пульс, в глаза зачем-то залез, Демьян Григорьевич улучил минутку и попросил бумагу и карандаш. Показал руками, что пишет.