Кисмет

С Деборой я познакомился, вытащив ее когда-то из одной неприятной истории с сутенером — это было в заведении Вилли де Вилля «На тихих небесах». С тех пор у нас с ней была негласная договоренность: раз в неделю я мог воспользоваться ее ласками, а за это готов был помочь ей в случае возможных дальнейших неприятностей. Но таких неприятностей не предвиделось, поскольку я определил ее в другое подобное заведение, «Мистер Хэппи», которое было не менее спокойным и цивилизованным, чем деревенская пекарня из французского фильма. Хозяйку этого заведения я знал много лет и рекомендовал ей Дебору. Признаков того, что она находила все меньше смысла в нашей договоренности, становилось в последнее время все больше, и несмотря на то, что она по-прежнему улыбалась, я чувствовал, что счетчик в ее подсознании отбивал недоплату в двести марок во время каждой нашей встречи.

— Пойдем, бэби, я пошутила. Конечно, искупайся в бассейне. Только надо сначала ополоснуть его. После последнего клиента его никто не вымыл, а мужик был волосатый как обезьяна.

— Хм.

— До скорого. — Она послала мне воздушный поцелуй. — Я уж постараюсь привести тебя в порядок, завтра будешь как новенький.

И это ей действительно удалось. Когда Дебора была сыта и в хорошем настроении, никто не мог сравниться с ней по «наведению порядка» в том смысле, какой вкладывала она в эти слова. В качестве вечернего «расслабона», как выражался Слибульский, лучшего нечего было и желать.

ГЛАВА 12

Нельзя сказать, что утром я встал как огурчик, однако ночь, проведенная с хорошим массажем, а утро — с завтраком в постели, помогли мне неплохо восстановиться, если не считать живописной раскраски моей физиономии. Дебора поцеловала меня на прощание, и я, спускаясь к своему автомобилю и вынимая из-под дворника уведомление о штрафе за неправильную парковку, почти с умилением и даже с легкой влюбленностью вспоминал, как она принесла мне на подносе кофе и яйцо на завтрак.

Я поехал домой, принял душ, надел свежее белье и вышел за угол в кондитерскую выпить кофе и почитать газету. Вообще-то я планировал сегодня посетить фабрику Аренса и дождаться окончания рабочего дня моей спасительницы, чтобы выведать у нее, когда должна состояться встреча мафиози. Однако газета сэкономила мое время на поездку — в отделе местных сообщений я увидел объявление: во Франкфурте ожидается визит министра внутренних дел Хорватии с делегацией представителей деловых кругов. Наряду с громкими словами о традиционной дружбе между хорватами и немцами и одобрением немецких кредитов для «молодой возрождающейся страны» в другой заметке подробно описывалось сотрудничество между хорватскими и немецкими фирмами. Фирма суповых упаковок доктора Аренса удостоилась высокой оценки как одно из первых франкфуртских предприятий, которое после войны в бывшей Югославии стало осваивать хорватский рынок.

Я отложил газету в сторону и вспомнил про конфеты, о которых толковал Слибульский. Вероятно, именно это дерьмо Аренс и поставлял в Хорватию. Следовательно, его фирма все-таки функционировала. Кроме того, в газете я нашел ответ и на другой вопрос: почему рэкетиры устраивают этот маскарад и почему им нельзя произносить ни слова — чтобы не выдать мафию, руководимую хорватами и отрубающую пальцы немецким владельцам ресторанов, что отрицательно сказалось бы на выделении кредитов. Это означало, что главари «Армии здравого смысла» были связаны с высшими властными структурами Хорватии и их личные интересы во многом тесно переплетались с национальными интересами страны. Иначе бы часть кредитов не оседала в их карманах. Насколько мне было известно, хорватский президент не входил в число несгибаемых борцов с коррупцией и мафиозными группировками. По всей видимости, он и не стремился к такой репутации. Видел я и снимок его яхты, который в чем-то перекликался со вчерашней фотографией над стойкой хорватского бара.

Визит министра внутренних дел планировался на ближайшую субботу. Оставалось три дня. Я заплатил и вернулся домой. Потом позвонил одному знакомому, который занимался лагерями беженцев. Он назвал мне лагерь, в котором размешались преимущественно боснийские беженцы.

Шел дождь, и перед зданием, в котором когда-то находился молодежный лагерь, стояли лужи, которые пришлось обходить по скользкой грязи. Войдя в здание, я очутился в темном коридоре, пахнущем едой и дезинфекционными средствами. С потолка свисали таблички: «Столовая», «Душевая», «Медицинский пункт». В соответствии с направлением, указанным стрелкой, я двинулся к комнате секретариата. На стенах по обеим сторонам висели плакаты евангелической церкви, на которых были изображены белые и темнокожие молодые люди, призывавшие любить ближнего независимо от цвета кожи. Между плакатами виднелись серые листки, запрещавшие курить, шуметь, скапливаться, есть и пить в коридорах. Эти указания, насколько я мог судить по пустующим коридорам, свято исполнялись. Навстречу мне не попалась ни одна живая душа, и только отдаленный детский писк и позвякивание тарелок указывали на то, что в доме кто-то есть.