Киров (ЛП)

Поговаривали, что отец Орлова относился к нему точно также, будучи жестким сторонником принципа «пожалеешь розгу — испортишь ребенка». Орлов не скрывал этого, даже неоднократно бравировал. «Если бы мой старик застукал меня за чем-то подобным, он бы мигом вколотил бы мне понимание в мою дурную голову», — говорил он. И давал какому-нибудь младшему мичману затрещину, просто для иллюстрации. Его боялись в гораздо большей степени, нежели уважали. Все бросались выполнять приказ, когда Орлов начинал рычать, но не было никаких сомнений, что любви к нему никто не испытывал.

Орлов издевался по любому поводу над каждым человеком на корабле, за исключением сержанта Кандемира Трояка, командовавшего подразделением морской пехоты. Это был сибирский эскимос[39] с Чукотки, невысокий, широкоплечий, очень коренастый, состоящий из одних мускулов человек. Когда Орлов впервые встретил его, он привычно попытался утвердиться над ним, насмешливо вопя приказы и отчитав одного из морских пехотинцев. Сержант сделал два быстрых шага вперед, встал вплотную к Орлову, который был намного выше его, и посмотрел ему прямо в глаза.

— Товарищ капитан третьего ранга, — сказал он низким и угрожающим голосом. — Вопросы дисциплины десантной группы являются зоной ответственности старшины. — Он стоял так близко к Орлову, что тому пришлось инстинктивно сделать шаг назад. Трояк был лишь старшиной, но дал понять, что не потерпит его наглого и оскорбительного отношения по отношению к своим подчиненным.

— Что же, тогда вы увидите, чем это чревато! — Рыкнул в ответ Орлов. Его шея покраснела, но сержант просто стоял перед ним не шевелясь и храня непоколебимое молчание, от которого Орлову вдруг стало не по себе и он быстро нашел себе повод уйти от разговора, оглянувшись по сторонам и увидев мичмана, тащившего куда-то ящик с инструментами.

— Эй, kuda nam chalitsya? — Орлов нашел себе предлог выйти из противостояния с Трояком и больше никогда того не беспокоил. Заметив, как матрос Марток[40] повернул голову в их сторону, заметив какой-то конфликт, Орлов резко наклонился к нему и сказал на ухо уткнуться в работу, или будет только хуже. Орлов был крупным, скорым на конфликт и склонным создавать на корабле напряженность, быстро устанавливая доминирование над любым младшим по званию. Однако он был странно тих и обходителен со старшими офицерами.

Карпов видел в Орлове потенциального сообщника, на которого часто сваливал неприятные ему дисциплинарные вопросы. Так что не было неожиданностью, когда он передал Орлову iPod Николина с неодобрительным выражением на лице.

— Николин ничего не слышит в эфире. Наверное, оглох от своего рок-н-ролла.

Орлов криво улыбнулся в ответ и спрятал iPod в карман, бросив на связиста недобрый взгляд.

Адмирал заметил это, но не пропустил, так как его мысли были заняты совершенно иными вопросами. Серый ледяной туман словно сжимался вокруг корабля, изолируя его, подавляя, перекрывая воздух и жизнь. Леонид Вольский изо всех сил пытался осознать ситуацию и начать действовать соответственно, но вскоре заметил ощущение клаустрофобии. Его корабль был слеп и глух, и это побудило его действовать.

— Вам придется пока подумать обо всем этом самим, — сказал он двоим старшим офицерам. — Мне нужно к врачу. Голова сейчас лопнет! — Он встал с командирского кресла и, пройдя мимо Орлова, постучал тому по карману. — Я заберу это, — тихо сказал он, и Орлов отдал ему iPod Николина. — Делайте свое дело, капитан, — сказал Вольский. — Люди несколько сбиты с толку. — Он напомнил себе отдать устройство Николину.

— Так точно адмирал, — сказал Орлов, и Вольский вышел с мостика, направившись вниз.

Карпов понимающе посмотрел на Орлова.

— Пошел проведать волшебника, — сказал он. Он имел в виду главного корабельного врача Дмитрия Золкина, человека с большим и добрым сердцем, выполнявшего на борту «Кирова» роль как собственно врача, так и психолога. Он был целителем во всех смыслах, и понимал, что душевное здоровье непосредственно взаимосвязано с физическим состоянием. Его методы были многочисленны и разнообразны, иногда включая в себя даже беседу за холодным пивом, что порой делало больше, чем любые уколы и таблетки.

Золкин мог увидеть всю душу человека своими открытыми карими глазами и ответить самой теплой улыбкой, которую тот когда-либо видел. Экипаж уважал его, офицеры считали его кем-то вроде старшего брата, которому могли доверить свои самые глубокие проблемы. Он был всегда открыт, словно добрый священник, сохранял полное доверие и выдавал столько мудрости, что это могло служить заменой лекарствам. В этом ему помогал и официальный талисман корабля, кот Гречко.