Кирилл и Мефодий

Через два дня войско шагало в Константинополь. Воинам объясняли, что они идут по приказу Михаила — спасать его и императрицу от Варды. Они поверили, решив, что все обойдется без боя, что кесарь, завидев их, тут же освободит Феодору и ее дочерей... Во главе, верхом на длинногривых лошадях, ехали логофет и стратиг, который немножко пришел в себя. Вечером, в крепости Цурул[42], он напился и стал так пространно извиняться за первоначальный страх, что надоел. Поздней ночью Феоктист все же сумел избавиться от неуемного болтуна и пошел к себе. Ему хотелось вздремнуть для бодрости перед предстоящими испытаниями, но, когда полез в карман за любимой коробочкой из слоновой кости с зубочистками, понял, что забыл ее в трапезной. Слуги уже разошлись, не видно было и новых телохранителей. Раздосадованный, что придется опять идти к пьяному стратигу, логофет пересек широкий коридор и вошел в зал. Коробочка лежала на неубранном столе, но, к великому удивлению Феоктиста, трапезная была пуста. Исчезновение пьяных было весьма подозрительным: ведь они так гуляли, что казалось — не разойдутся и до восхода солнца! Логофет прислушался — стояла гробовая тишина...

На обратном пути он то и дело останавливался, все чудились какие-то шаги. Наверное, их рождала странная тишина и его воспаленное воображение. Выходя давеча из комнаты, Феоктист оставил дверь открытой, а свечу зажженной, но сейчас там было темно, он шагнул вперед, ища свечу, чтобы зажечь ее от факелов, стоявших по углам коридоров, но тут две крепкие руки схватили его, две другие больно заломили кисти назад и быстро связали их толстой веревкой.

«Предательство!» — мелькнула мысль. Дело было сделано так быстро и ловко, что логофету осталось только простонать от обиды и боли. И все.

Через два дня его передали Варде, а еще через неделю казнили на крепостной стене, и голова логофета скатилась в волны моря — в назидание всем заговорщикам. Предводителем миссии к болгарам послали протоспафария Феоктиста Вриенния, ибо болгары уже знали, что эту миссию возглавляет некий Феоктист.

9

Первым узнав о смерти Феоктиста. Мефодий долго колебался, говорить ли об этом Константину. Известие его опечалило. Он обвинял не логофета, а среду, загубившую его. Эта среда создала целую иерархию фальшивых ценностей, реальное значение которых зависит только от волн сильнейшего. Если бы в схватке победил Феоктист, с крепостной стены скатилась бы голова Варды, и логофет был бы уверен в своей правоте, ибо бог помог ему разделаться с тираном. Но они оба не правы. Оба шли общей дорогой — дорогой власти, где есть место только для одного. Второму суждено было погибнуть — их благодетелю, Феоктисту. Мефодий спустился в огород, где трудились батраки и послушники, осмотрел грядки с чесноком и луком и поднялся на холм. Отсюда была видна часть монастырских угодий, и дальше — две деревушки, принадлежащие святой обители. Погожий весенний день вывел все живое в поле. Вдали белели волы. Природа дышала покоем и так располагала к мирному труду, что ему казалось кощунственным, что в таком прекрасном мире убивают людей.

К обеду Мефодий спустился в монастырь, заглянул в кухню и поднялся по лестнице в свою келью. К Константину идти не хотелось — пришлось бы сказать о Феоктисте, а это надолго расстроило бы его, помешало бы работе: он упорно переводил священные книги на славяно-болгарский язык. Мефодий усвоил азбуку, но у него дело шло медленнее. Мысль Константина была более гибкой, он применял гораздо больше слов, его обширные познания делали работу приятной и интересной. Целыми неделями не выходил бы он из кельи, если б не службы. С болью в сердце отрывался Константин от книг, считая, что его работа гораздо полезнее, чем участие вместе с братией в хвалебных молитвах. В последнее время игумен ревниво следил за братьями, подозревая Мефодия (да и люди нашептывали), что он будто бы собирается сесть на его место, а Константин-де потому не высовывает носа на кельи, что пишет патриарху донос, обличая чревоугодие игумена, его жадность и пропасть иных грехов. Игумен ужасно боялся всего этого, а потому и верил подстрекателям; особенно страшило его покровительство Феоктиста и императрицы. После ссылки Феодоры он ожил и решил посетить Константина. Разумеется, этого не следовало делать без предупреждения, но ведь цель святого отца была застать Константина врасплох и лично убедиться, чем же он, в сущности, занимается.

Когда они с братом Пахомием и двумя послушниками вошли в келью, философ заканчивал перевод Четвероевангелия. Гости без приглашения уселись, игумен благословил работу Константина и пожелал узнать, что же создает брат в длинные божьи ночи, так как его восковая свеча горит непрерывно и разжигает любопытство.

Встав, Константин поцеловал руку игумена, собрал исписанные листы и дал каждому по одному. Долго всматривались монахи и красивые буквы, но ничего не смогли постичь. Философу надоело ждать, он сел за стол и устало сказал: