Иначе зачем эти угрозы и жалобы, зачем двум церквам воевать между собой? Разве они служат не одному и тому же богу? Нет, их любезные слова не закроют князю глаза на все, что творится вокруг. Он не дитя наивное, чтобы смотреть только на небо, он по земле ходит! Он был нечестен? А как ему быть честным, если мир все еще не ценит честности! С кем поведешься, от того и наберешься. Время такое, что надо добиваться своего места под солнцем, как трава, что прорастает и сквозь камень. И он добьется, не принимая никаких обязательств перед тем или другим. Сейчас, когда обвинения продолжают сыпаться на него, неплохо было бы осуществить задуманную свадьбу сына Строймира и дочери Сондоке...
И свадьбу сыграли. Песни спели. Одарили молодоженов землями — и князь, и Сондоке, — но спокойствие не пришло к Борису-Михаилу: дошла молва, что сын Гойника, Петр, убежал к хорватам. А это развязывало руки его отцу, который теперь мог нарушить данное брату слово — ничего не предпринимать против него. Князь еще в дни свадьбы заметил неспокойствие Гойника и велел усилить наблюдение за ним: с кеч встречается и о чем говорит. Если он позволит ему убежать и предпринять покушение на Мутимира, тогда конец дружбе с сербским князем. Тот будет вправе усомниться в дружеском отношении Бориса-Михаила: он выдает замуж за его племянника свою родственницу и в то же время освобождает брата-заложника для борьбы с ним! Такая мысль столь логична, что Мутимир не может не подумать именно так… и все-таки роль опекуна трех сербских князей доставляла Борису удовольствие. Глубоко в душе он торжествовал, что держит их в своих руках. Неважно, что на первый взгляд он не вмешивается во внутренние дела Сербии, неважно. Чтобы Гойник не доставлял ему больше хлопот, князю неожиданно пришла в голову коварная мысль: а не будет ли лучше послать к Мутимиру его самого вместо убежавшего сына, — но, подумав, Борис-Михаил отказался. Лучше было держать Гойника у себя, ведь его плен — козырь против Мутимира. Нет, не стоит спешить, надо подождать. Жизнь преподносит такие сюрпризы, что, того и гляди, Гойник очень понадобится. Борис-Михаил и теперь остался верным себе — он не будет решать вопроса, не рассмотрев его со всех сторон.
С каждым днем Климент становился все более неразговорчивым. Склонившись над книгами и погрузившись в заботы о просвещении Моравии, он чувствовал, как время, словно ветер, быстро и неуловимо проносится мимо и он не может остановить его. Мир все так же, как и в прежние века, шел своими невидимыми путями. Все возвращалось на круги своя, только не люди. На место ушедших появлялись другие, и их мысли и желания были иными.
Разве может кто-нибудь заменить ему Константина-Кирилла Философа! Кто может вернуть улыбку кроткого Деяна? Никто! Один, Деян, остался на их общем пути, другой. Философ, ушел так далеко вперед, что все они продолжают идти вслед за его мыслями: дать свет славянским глазам, запечатлеть на пергаменте истину для славянских народов. Каждый из учеников Константина боролся с мраком, особенно те, кто работал в пограничных районах — на перекрестках злейших вихрей. Все они, сеятели добра, были похожи на листья огромного дерева: чем злее хлестали их ветры, тем слышнее становились их голоса и тем больше радовали они души людей.