Кирилл и Мефодий

— Не идёт ли дождь от Бога равно на всех? Не сияет ли для всех без разбора солнце? Не равно ли все воздух вдыхаем?.. Как же вы не стыдитесь чтить только три языка? А прочим всем народам что же — оставаться слепыми и глухими? По-вашему, и сам Бог немощен и не способен дать даров другим языкам? Или Он, по-вашему, завистник и потому отказывает им в своих дарах?.. Но мы уже многие народы знаем, которые обучились книгам и воздают славу Богу каждый на своём языке. Вот они: армяне, персы, авазги, грузины, сугдеи, готы, обры, тавры, хазары, арабы, египтяне, сирийцы и многие иные. А если же не хотите этого знать, то узнайте себе суд от своих же книг. Ибо Давид вопиет, глаголя: «Пойте Господеви вся земля, пойте Господеви песнь нову…» И ещё: «Хвалите Бога вся языцы, хвалите Его вся люди». Или так: «Всякое дыхание да хвалит Господа…»

Не стыдно ли, что ежедневно читают Псалтырь, а смыслов не слышат? Нет, не переводится на земле племя грамотеев и книжников, не про них, значит, суд евангельский. И Философ громко, не шелестя книгами, а по безупречной памяти своей, впечатывал им в уши Христову горькую правду:

— Горе вам, книжники, фарисеи, лицемеры, что затворяете пред людьми Царствие Небесное, сами не входите и хотящих войти не пускаете… А у Матфея не для вас ли сказано: «Итак, идите и научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа…» А у Марка не о том ли самом? «Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари. Кто уверует и крестится, спасен будет, а кто не уверует, осужден будет. А для тех, кто уверует, приидут такие знамения: именем Моим будут изгонять бесов, будут говорить новыми языками…»

А как много о новых языках размышляет в своих посланиях апостол Павел! «И бездушные вещи издают звук, будь то свирель или гусли. Если не производят различных звуков, как узнаете, что пищит, что гудит? Ибо если неясный звук издаёт труба, кто у готовится на битву? Гак и вы, если неразумные слова говорите, как уразуметь глаголемое? Будто на ветер вы говорите… Если не разумею смысла слов, то буду для говорящего мне чужим, и говорящий мне чужаком…»

И ещё и ещё говорил им из «апостола языков». Говорил то, что каждый из них тоже должен был знать и помнить неукоснительно. И они, как ни противились возмущённому напору его речи, не могли в глубине души не чувствовать: а ведь этот солунский грек прав. Он-то говорит с ними на понятном им языке, евангельском и апостольском. Это они пытаются внушить своей пастве — и у немцев, и у галлов, и у испанцев, и у славян — слово библейское на непонятной им латыни.

Дослушали молча, так и не сумев переступить через своё негодование: почему всё же этот чужак, этот тщедушный на вид грек-всезнайка оказался здесь, со своим братом и учениками? Кто их звал сюда с их правотой?

ТОРЖЕСТВО И СМЕРТЬ В РИМЕ

К новому апостолику

В Риме, в папской курии, похоже, были уже достаточно осведомлены о громкой полемике, затеянной в Венеции Константином. Его противники, которых он только что во всеуслышание обличал и даже обзывал «триязычниками», как раз и могли первыми проявить рвение, отослав в канцелярию папы свою жалобу на строптивца да заодно и на всю моравскую публику, его окружающую. Пришлецы эти, слышно, нацелились дойти и до святого града. А не отправить ли их, вместе с несуразными славянскими буквицами, туда, откуда и заявились, — в паннонские болота?

Братья со своей малой дружиной терпеливо пережидали в Венеции приход хмурых и сырых осенних недель. Свет идёт на убыль, дни всё короче, ночи длиннее. Но должно же, наконец, поступить из Рима подтверждение гостевой грамоты, полученной от папы Николая! Вызывает он их или передумал? Если вызывает, то в какие всё же сроки?

Зима почти подступила, когда узнали: встречи с папой Римским Николаем у них не будет. Да что там! Никогда уже не будет. Потому что 13 ноября апостолик скончался.

Это звучало для них почти как приговор. И во все месяцы ожидания они не очень-то надеялись на благорасположение жёсткого, волевого Николая, чья анафема патриарху Фотию побудила константинопольского первоиерарха, как недавно стало известно в Венеции, на ответную анафему. С нею, ответной, получается, папа и ушёл в могилу?