Олеся не поняла, почему машина вдруг остановилась и хлопнула передняя дверь. Когда внимание сфокусировалось, она узнала свой дом и свой подъезд; вернее, свой бывший дом и бывший подъезд – что она сделает, не важно, но совершенно точно, что не сможет здесь жить. Никогда! Ни под каким видом!
Сильные руки достали ее из клетки и повели к двери. Еще вчера она сгорела б со стыда под взглядами тети Наташа, сидевшей у соседнего подъезда, и пацанов, забывших о футбольном мяче и разинувших рты от удивления, но сегодня ей было все равно – она ведь больше не собиралась здесь жить. Не сопротивляясь, она шла в сопровождении двух людей с автоматами, и лишь на пороге обернулась, прощаясь со всем окружающим убожеством.
Поднявшись на этаж, Олеся остановилась, давая возможность позвонить в дверь; руки она держала за спиной, как настоящая арестантка, и, похоже, старлею это понравилось.
– Ты хоть сейчас объясни, зачем все это устроила? – спросил он ласково, как в кино, прикидываясь «добрым полицейским»; Олеся понимала это и не ответила.
Вздохнув, старлей нажал звонок, и тот откликнулся внутри квартиры. Послышались шаги – Олеся узнала шаркающую походку отчима и даже поняла, что тот не слишком пьян.
– Старший лейтенант Тимофеев, Центральный РОВД, – представился старлей, отвечая на еще не заданный вопрос, – откройте, пожалуйста.
– А у нас все в порядке, – испуганно сообщил отчим.
– У вас-то, может, и в порядке, а вот у Тихомировой Олеси Вадимовны, прописанной по данному адресу, нет.
Дверь опасливо открылась. Отчим стоял бледный, с дрожащими руками. Он выглядел таким жалким, что Олеся отвернулась.
– Вы что, пьяный? – старлей втянул носом воздух.
– Что вы, товарищ старший лейтенант! – глаза отчима забегали, а руки инстинктивно поднялись к груди, – это вчера… праздник у нас был… но у нас все тихо… – отчим старался дышать в сторону, зато смотрел на старлея с таким подобострастием, что Олеся даже усмехнулась. На нем были ужасные мятые брюки, падавшие с тощей фигуры без старого потрескавшегося ремня, и желтая майка с двухнедельным пятном кетчупа, – а что она, паршивка, натворила?
Улица Героев Летчиков не относилась к Центральному району, поэтому старлей не стал копать глубже, относительно происходящего в квартире.
– Уж натворила, – он совсем не грубо втолкнул девушку внутрь, – но люди оказались хорошие – не стали заявление писать. Она избила мужчину, причем не понятно, с чего и зачем… вы б показали ее психиатру, что ли.– Я ей сейчас дам психиатра! – отчим протолкнул Олесю дальше по коридору, – спасибо за сигнал, товарищ старший лейтенант, – поспешно захлопнул дверь, и едва представители власти оказались по другую ее сторону, вновь почувствовал себя хозяином; больно схватив Олесю за ухо, он потащил ее в комнату.
– Что ж ты, сука, делаешь? Ментов нам только не хватает! Слышь, Любка!
Олеся увидела мать, безразлично сидевшую над пустым стаканом; почему-то она всегда умудрялась напиться именно тогда, когда дочери было плохо; сейчас, правда, она не спала, как в тот ужасный день, и по-дурацки сведя брови, погрозила пальцем.