Кир Великий

— Могу ли узнать твою волю, царь? — осмелился я спросить его напоследок, ведь мне не терпелось узнать, принял ли он совет Азелек и всех ее соплеменников.

Взгляд Кира вновь похолодел.

— Ступай! — так же холодно приказал он. На окраине Нисы мы простились с Азелек. У меня было тяжело на душе. Я предчувствовал, что теперь уж мы прощаемся навсегда.

Не вытерпев, я задал ей тот же вопрос:

— Царь послушал скифов? Азелек долго молчала, глядя мне в глаза.

— Можно остановить маленький ручеек,— еле слышно прошептала она.— Кто может остановить великую реку? Если боги захотят, эта река напитает поля.

Вот и все, что она сказала мне в ту ночь.

— Если позовешь, буду служить тебе до конца дней,— сказал я.

— Прирученному зверю не стоит менять хозяина,— ответила Азелек, ставшая мудрой царевной скифов.

Еще по дороге в Бактру меня догнала весть, что персидское войско оставило предместья Нисы и стремительно двинулось дальше — в сторону Согдианы.

Стоило мне после трех бессонных ночей смежить веки, как привиделась полноводная река. Ее мутный, желтоватый поток медлительно тек через пустынные земли.

Я узнал эту реку, как только оказался на ее берегу вместе с царем Киром. Река называлась Араксом. На другой стороне расстилались просторы, на которых правила цариц скифов-массагетов Томирис.

Можно было гордиться тем, что Кир взял с собой на берег Аракса только одного «советника», эллина Кратона разогнав накануне всех остальных, самых знатных и самых мудрых. Но вместо гордости меня все больше снедало то дурное предчувствие. Мутные воды Аракса напоминали мне подземную Лету.

Вот что произошло за те дни, пока я достиг Бактры и, не успев отряхнуть с гиматия пыль дорог, вновь тронулся в путь. Гистасп получил повеление Кира прибыть в его войско, прихватив с собой Кратона.

Достигнув скифских пределов, Кир отправил к Томирис послов с предложением сватовства. Разумеется, только сама царица, старшая сестра Азелек, была достойна стать супругой царя стран. Что думал Кир о самой Азелек, гадать не берусь, но он не упоминал о ней, и вид его в продолжение всего похода был мрачен. Может быть, его тоже мучили предчувствия. Он двигался на скифов, словно влекомый жестокой необходимостью. Эллин мог бы сказать: Судьбою. Персы признают только Волю и Свободу. Воля царя царей превратилась в его Судьбу. Воля царя Кира стала так велика, что превысила его Свободу. Так полагает эллин Кратон, и с ним согласен мудрый Гераклит.

Томирис отказала Киру, чем вызвала его гнев и еще сильнее укрепила в нем желание обладать бескрайними землями скифов. Ведь он стал считать, что эти земли принадлежат ему по праву, раз племянница царицы Томирис приходится ему самому родной дочерью. Полагаю, еще одно обстоятельство толкало Кира на другую сторону Аракса: он опасался, что земли наследуют не Азелек и Сартис, а сын Томирис, которого звали Спаргапис. Его отец был скифом. Будущее правление Спаргаписа, хотя бы и на краю света, унижало достоинство Кира. К тому же он имел основания опасаться за жизнь Сартис. Поэтому теперь Кир торопился.

Накануне переправы персидского войска через Аракс Кир впервые объявил наследником великого царства своего сына Камбиса и повелел ему вернуться в Эктабан. Вместе с Камбисом Кир отправил в Эктабан и престарелого Креза, который сопровождал царя во всех переездax и походах с того самого дня, как оказался его пленником. Целый вечер, насколько мне известно, царь настоятельно внушал Камбису почитать Креза и прислушиваться к его советам.

Своего брата Гистаспа Кир также отправил в Персию, едва тот достиг царского шатра. В отличие от Креза, у Гистаспа были причины горько сокрушаться по поводу этого приказа. Ведь Кира так и не оставили опасения относительно возможных козней Дария, хотя тот был еще настолько молод, что даже не привлекался к военной службе. Кир велел Гистаспу взять Дария, удалиться с ним в Сузы и не покидать города вплоть до окончания похода на массагетов. Царь был уверен, что хитроумный Гобрий со своими эламитами не даст Гистаспу и его сыну затеять смуту в его отсутствие.

Вот какие настроения владели Киром накануне того дня, когда он вторгся в земли массагетов, в те земли, где родилась Азелек. Можно только гадать, почему перед рассветом того рокового дня он впервые в жизни пожелал остаться вовсе без своих мудрых советников.

Так и случилось, что на берегу Аракса мы остались вдвоем, молча всматриваясь в чужую даль. Я вспоминал ту ночь, когда царь в присутствии Гистаспа и Гобрия допрашивал наемного убийцу, известного в ту далекую пору как Анхуз-коновал.

Словно угадав мои мысли, Кир подозвал меня поближе и сказал:

— Ты эллин, но умеешь принимать чужие личины. Ты был арамеем. Каппадокийцы доверяли тебе, как своему. Слышал, что теперь уже бактрийцы принимают тебя за своего. Стань на час массагетом. Прямо здесь, передо мной.

Я видел массагетов на рынках и попытался изобразить перед царем их немного неуклюжую походку (ведь они куда больше времени проводят в седлах, чем на своих ногах), их быстрые взгляды исподлобья, их порывистые жесты.