– Кто поспел – тот и съел! – в свойственной ему иносказательной манере пояснил Никита Сергеевич.
– Слава Хрущёву! щё-щёву!! ву-ву!!! – тут же, забыв про меня, закричали делегаты.
– Икра! шампанское! семга! белуга! расстегаи с зайчатиной! – начал было выкрикивать праздничное меню Первый секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, но его заглушили мощные крики «ура!».
По счастью, меня уронили в глубокую талую лужу, благодаря чему падение с высоты поднятых рук показалось не столь болезненным.
После жарких и липких объятий, признаний в любви и обожании контрастное купание в ледяной ванне слегка меня отрезвило и настроило на философский лад.
«По природе своей люди, в общем, добры…» – рассеянно размышлял я, инстинктивно уворачиваясь от нечаянных пинков ногами по голове.
Небо над Москвой озарилось радостными, разноцветными сполохами салюта.
С проплывающих облаков на головы ликующих граждан обрушился дождь двадцатипятирублевых купюр.
Не возьмусь описать ажиотаж, какой в связи с этим поднялся, – нечто подобное, по описаниям, творилось в Древнем Вавилоне после обрушения одноименной башни: те же разброд и сумятица, драки, поножовщина и членовредительство.
Та готовность, с какой люди гибли за деньги, помню, произвела на меня сильнейшее, незабываемое впечатление.
«Деньги – зло!» – повторил я про себя любимый афоризм незабвенного Владимира Ильича Ленина.
«Деньги – зло!» – решил я предостеречь их и, потеряв осторожность, высунулся из лужи…
47
Некий промежуток времени – собственно, от креста и до момента, когда я очнулся после чудовищного удара безымянным сапогом по голове, в область виска, – покрыт для меня мраком беспамятства.
Повествую о нем целиком со слов генерал-лейтенанта службы внешней разведки Комитета государственной безопасности СССР Макса Петровича Альцгеймера (
В общем, насколько я понял из общения с ним, эта самая служба (
Упреждая вопрос, отчего они ждали так долго, Альцгеймер мне наскоро обрисовал ситуацию.
Вот что я понял: три года в стране продолжался траур по Сталину, в течение которого представители прогрессивного человечества по всему миру активно горевали и пили по-черному.
Особенно беспробудная атмосфера царила в рядах ленинского Политбюро, члены которого крайне тяжело переживали уход своего великого предводителя и бешено грызлись за власть.
Надолго опустели стадионы, концертные залы, театры и рестораны.
Заброшенными выглядели заводы, фабрики, школы, средние и высшие учебные заведения.
Застыли на полях трактора, комбайны и сенокосилки.
Не слышалось детского смеха – что, по признанию Альцгеймера, его особенно угнетало.
Решить что-либо на фоне тотального уныния не представлялось возможным, о чем Макс Петрович искренне сожалел.
От его извинений мне легче не стало, но больше мы с ним к этой теме не возвращались…
Итак, вкрадчиво и без пафоса продолжал Макс Петрович, он дождался, когда делегаты рванут на банкет, и без промедления перевез меня, беспамятного, в сверхсекретную клинику Комитета государственной безопасности СССР.
Там для начала меня тщательно обследовал консилиум из тринадцати светил советской медицины.
В течение долгих тринадцати дней они жгли меня каленым железом, топили в кислоте, травили ядами, били головой об стенку и закатывали под асфальт.
Отчаявшись разгадать секрет моей феноменальной выживаемости, они уже решились было на радикальное продольное вскрытие без наркоза – но тут, на мое счастье, вмешался генерал, не терпевший вида живой крови.
– Зачем издеваться, друзья? – мягко, с едва уловимой угрозой в голосе пожурил он настырный консилиум.
Целый год, пока я был в коме, лучшие умельцы из службы внешней разведки Комитета государственной безопасности СССР без устали пичкали меня премудростями разведывательной науки (
Наконец, пробудившись, я вдруг обнаружил, что виртуозно владею любыми видами оружия; свободно и без акцента говорю на всех языках мира, включая древний иврит; понимаю птиц, зверей и животных; знаю про яды, умею читать микросхемы, составлять шифровки, прыгать с парашютом и без оного, управлять авто, самолетами и подводными лодками.
Тогда же, во сне, меня научили нравиться женщинам – с чем Альцгеймер меня и поздравил уже непосредственно перед выходом на первое самостоятельное задание…
48