Кир

Его-то, весельчака и рационализатора, и осенило использовать водоканал для бесперебойной передачи горестного бальзама на большие расстояния (за что он, собственно, и был прозван Первым Петром!).

То был, на языке строителей Вавилона, по-настоящему амбициозный проект.

Но при всем необузданном норове царя-модернизатора технические возможности того времени не вполне позволили ему претворить мечту в жизнь. Еще не изобрели подъемных кранов, экскаваторов, тягачей-вездеходов, трубоукладчиков, газосварочных аппаратов, нержавеющих труб и мощных насосов для прокачки бальзама по трубам; канавы копались вручную, вместо труб собирались деревянные желоба из плохо обструганных досок, с неизбежными щелями на стыках, из-за чего львиная доля бальзама бездарно терялась при транспортировке.

Тут Сталин, по образному выражению докладчика, всерьез переплюнул Петра (я вдруг представил за этой забавой великана-красавца Петра и карлика-уродца Сталина: оба, поддатые, на мавзолее принимают парад и плюются, кто дальше, в демонстрантов, на что последние в ответ радостно откликаются громоподобным «ура!»).

Умело пользуясь достижениями технического прогресса, подчеркнул докладчик, именно Сталин осуществил, наконец, вековечную мечту вурдалаков всех времен и народов: опутал страну густой сетью кровавого трубопровода и посредством гибких гофрированных шлангов и присосок натурально присосался к миллионам миллионов своих верноподданных.

– От Москвы присосался – до самых окраин! – истово сокрушался и отчаянно стучал по трибуне кованым каблуком ботинка Никита Сергеевич. – От самых окраин и до Москвы!

Всякий раз, приводя очередной факт преступных деяний кремлевского горца, он рыдал в микрофоны и посыпал голову пеплом из множества мешков, припасенных для такого случая и стоявших тут же, на трибуне.

Отношение депутатов к докладу Хрущева, насколько мне помнится, в основном носило одобрительный характер; тех, кто не аплодировал, или раздраженно размахивал руками, или кривился, или молчал, – тех немедленно пристреливали невидимые снайперы.

И уже в самом конце, как говорится, под занавес Никита Сергеевич оборотил свой пылающий взор на меня.

– Вот оно, – прохрипел он вконец сорванным голосом, – живое и вопиющее свидетельство культа личности!

Неожиданно я ощутил на себе растерянный взгляд недобитых делегатов ХХ съезда Коммунистической партии Союза Советских Социалистических Республик.

– На колени, товарищи! – грозно потребовал Хрущёв Н.С. тоном, не допускающим возражений, и сам первый рухнул всей тяжестью на пуховые подушки у ног. – И молите его, чтобы он нас простил, – простонал он, – от имени всех невинно казненных!

И сегодня еще я краснею, как вспомню тысячи тысяч почтенных людей на коленях, взывающих о прощении.

– Да прости ты нас, Кир, сволочей! – покаянно молил с подушек руководитель партии и правительства.

– Да, прости сволочей! – поддержали его делегаты.

– За предательство идеалов революции! – слезно стенал Никита Сергеевич Хрущёв.

– За ложь и обман! За голод и нужду! За все муки и мрак! – понеслись вслед за ним голоса над Москвой. – За красный террор! За разрушение церквей! За преступления против совести! За глумление над истиной! За индустриализацию! Коллективизацию! 37-й год! Психушки! Шарашки! Концлагеря! За тысячи тысяч репрессированных и павших в бездарных войнах! За покалеченные судьбы! За вдовство и сиротство! За депортации целых народов со своих земель – черт знает за что и куда! За попрание элементарных человеческих прав! За пренебрежение к живой жизни!

Я три года молчал, но тут, признаюсь, меня прорвало.

– Беру на себя и прощаю! – закричал я им из последних сил. – Прощаю за все, что было и не было! – пробормотал я, преодолевая тошноту. – Живите, как люди, наконец! – прошептал я, чтобы их успокоить…

46

Известно, что вскоре же после исторического доклада Никиты Сергеевича Хрущёва на ХХ съезде Коммунистической партии Советского Союза тысячи тысяч ни в чем не повинных людей, наконец, возвратились домой из тюрем и лагерей.

Мало кто помнит, однако, то необычайное воодушевление и энтузиазм, с каким тысячи тысяч людей тотчас же после знаменитого доклада голыми, можно сказать, руками и зубами выдирали из асфальта телеграфный столб и гвозди из моих рук и ног.

Меня от души поздравляли с чудесным освобождением, отчаянно за меня цеплялись и больно щипали, дабы убедиться в том, что я человек из плоти и крови, а не кукла, провисевшая три года на кресте.

Меня называли новым Спасителем и разрывали на части.

Я им говорил, что я вовсе не тот, за кого меня принимают, но они меня не слушали и только молились на меня.

От жарких объятий толпы меня спас призыв все того же Хрущёва Н.С. – бежать бегом на банкет в Кремле.