Кипение страстей

Чёрный кот спрыгнул с бархатного дивана, выгнул спину, потянулся и пошёл ей навстречу.

– Дон, – ласково произнесла Мирослава, – милый Дон!

– Мр – р, – он уткнулся в её колени и потёрся головой об ноги.

– Морис, конечно, покормил тебя, а кошачьи нежности, к сожалению, откладываются на потом, – сказала Мирослава.

Она первым делом отправилась в ванную, набрала воду, и погрузилась в душистую пенную влагу…

Аромат лаванды заставил её смежить веки и погрузиться в дремоту. Она чувствовала, как расслабляется и блаженствует каждая частичка её утомлённого тела.

– Мр-р, – кот вошёл следом за хозяйкой. Он сел на край ванны, сощурил длинные золотисто-жёлтые глаза и смотрел на неё обожающим взглядом.

Больше всего на свете Дону хотелось сейчас извлечь хозяйку из ванной, уложить на мягкую постель, улечься рядом с ней, уткнуться носом в её плечо, насладиться незабываемым запахом её кожи. А потом в самое ушко долго-долго напевать ей колыбельную. Самую сладкую из всех колыбельных на свете: «Мур-мур… Мур-мур… Ур…Ур…фр… Мур… мур…»…

И так до бесконечности. Дон тяжело вздохнул и смирился с сидением на краю ванны.

– Ладно, уж, – подумал он, – пусть мокнет, если ей так нравится. По крайней мере, она дома, – взгляд Дона источал несказанную нежность и блаженство.

– Мур-мур, – запел он ещё вдохновеннее, убаюкивая и без того сонную Мирославу.

… Мирославе показалось, что раздался голос с небес! Но это, слава богу, всего-навсего зазвонил телефон.

Она протянула руку и взяла его.

– Да, – произнесла она, всё ещё окутанная облаком дремоты.

– Это Морис, – прозвучал тихий голос.

– Что-то случилось? – Мирослава вмиг проснулась. Она знала, что Морис ни за что не стал бы её уставшую с дороги беспокоить пустыми звонками.

– Да, – грустно сказал он.

– Говори, Морис, – поторопила его Мирослава.

– У нас гости. С Агатового берега.

– Так, так…

– Мне впустить их?

– Они во множественном числе? – уточнила Мирослава.

– В единственном, – почему-то вздохнул Морис.

– Впусти и скажи, что я спущусь через 30-40 минут.

– Хорошо, – Морис положил трубку.

Мирослава выбралась из тёплой ванны и тряхнула волосами.

Дон недовольно мяукнул и спрыгнул с края.

– Извини, Дон, – сказала Мирослава, – но ведь ты тоже встряхиваешь шерсть…

Дон бросил на неё взгляд полный укора и гордо вышел из ванной комнаты.

– Дон, – позвала она.

Он вернулся, забрался на полку над раковиной, и, зевнув, стал облизывать лапы.

– Кошачий ты мой мужчина, – сказала Мирослава и двумя пальцами почесала лоб кота.

Тот потянулся к ней носом, толкнул руку головой и запел нежную кошачью песню. На этот раз о беспредельной нежности и неутолённой ласке.

Если бы мужчины из рода гомо сапиенс умели так же сладко и искренне петь о своей любви, то женщины, наверное, никогда бы их не бросали, но, увы…

Мирослава просушила волосы, расчесала их, приподняла вверх, заколола.

Надела брюки, блузку и спустилась вниз.

***

Посетитель, поджидавший Мирославу, совсем не радовал Мориса, скорее наоборот.

Морис нервничал. Но буря чувств, разразившаяся в его душе, никак не отражалась на бесстрастном нордическом лице Мориса Миндаугаса.

Его вполне устраивало, когда друзья шутили: «Горячий литовский парень…»

…………………………………………………………Невольно мысли Мориса уплыли в прошлое…

В тот далёкий день он стоял у моря и смотрел на волны. Морис только что закончил вуз и строил планы на будущее.

Конечно, он любил это море, сосны, песчаные дюны. Он родился и вырос в красивейшем городе на берегу Балтийского моря.

Морис никогда не предполагал, что уедет из любимого города надолго…

Но, вероятно, в тот день с моря дул какой-то особенный ветер…

Он и занёс Мориса в этот город.

В нём не было моря. Только река – великая русская река.

У россиян, вообще такая национальная особенность – всё называть великим.

Но дело не в реке. В этом городе проживал давний приятель Мориса, и он решил у него погостить. Пожить за границей, – как смеялся тогда Морис. Потому, какая Россия заграница? Да и приятель приглашал его в гости не первый год.

Задерживаться надолго в гостях Миндаугас не собирался.

Он был доволен своим домом, своими родителями и собой.

Где-то в глубине души Морис гордился своей родословной, которая тянулась незримой нитью из глубины веков, начинаясь от древнего рода литовских князей. Гордых и свободолюбивых.

Морисом его назвала мама – переводчица с французского языка, а отец капитан рыболовецкой шхуны, как он неизменно величал свой тралер, спорить с любимой женой не стал. Он вообще никогда с ней не спорил. Обожал. Называл ненаглядной. Делал много, говорил мало. Спустя годы, отец мало изменился. Всё так же обожал жену, сына, море.

Морис унаследовал от отца потрясающую работоспособность и немногословие.

Мама наградила его острым и в то же время глубоким умом, способностью всё схватывать на лету и редкой проницательностью.

… Приятель искренне обрадовался приезду Мориса и делал всё от него зависящее, чтобы гость не скучал – экскурсии по городу, музеи, театры, прогулки на катере по реке, и, наконец, дружеские вечеринки.