Кёсем-султан. Заговор

В голосе его звучала искренняя печаль, но на самом-то деле разговаривать в бою нельзя вообще, это Мурад усвоил давно, еще с первых же дней обучения. И сейчас он в осознании воинского искусства продвинулся достаточно далеко, чтобы понять: оба бойца слишком изнурены короткой, но безжалостной схваткой, они ищут хотя бы несколько мгновений, чтобы передохнуть.

Не вмешаться ли Мураду в эту схватку? Оружие у него есть… А то этот нежданный и, прямо скажем, незваный спаситель так и будет считать его не шахзаде, но ребенком!

Но он ничего не успел.

– Молчи, ты, безродный пес! – взревел Челик, кидаясь в атаку. Доган отбил удар, нанес ответный…

Противники кружили по траве, гибкие стебли клонились под их ногами. Внезапно Челик, прервав поединок, развернулся и бросился к Мураду: прикончить юного шахзаде убийце было важнее, чем уцелеть самому. Но уже немного пришедший в себя Мурад отскочил, а Челик вдруг содрогнулся всем телом, и изо рта его толчком выплеснулась алая кровь.

– Порченое… – выдохнул он, ноги его подкосились, и он рухнул на колени. – Порченое семя…

Следующий удар разрубил Челика от плеча до пояса, и груда мяса и костей, в которые мгновенно превратилось только что живое, стремительное и опасное человеческое тело, грузно стекла по клинку на траву.

– Шахзаде! – Доган быстро отер саблю, вбросил ее в ножны и подбежал к трясущемуся мальчишке. – Ты цел, шахзаде?

– Да, да. Это ведь убийца Османа, да? Я видел его. – Мурада трясло, руки дрожали, а губы никак не могли выговорить нужные слова. – Я его видел. Он убил султана Османа.

– Видел? – Доган нахмурился. – Где? Когда?

Но Мурад уже опомнился, надменно тряхнул головой:

– Это неважно. Сейчас важнее разузнать, кто подослал подлых заговорщиков. Я благодарен тебе и непременно вспомню об этом в свой срок…

Глупые, никчемушные слова легко слетали с губ. Доган поклонился, ровным голосом ответил, что служить шахзаде и есть наивысшая награда, а Мурад еще раз пообещал не забыть верной службы. Никто не мог догадаться, как стыдится сейчас шахзаде самого себя и как отчаянно жаждет услышать внутренний голос, говорящий, что он самый лучший, самый мудрый, самый великий…

Но голос молчал.

Над телами кружила первая привлеченная запахом свежей крови ворона.

* * *

Присмиревший Мурад сидел в углу. За стенкой перекрикивались стражники, осматривавшие тела. Евнух принес еду и напитки, но ни есть, ни пить не хотелось.

Доган и спешно вызванный Картал обошли большую часть сада, пытаясь понять, кто привел заговорщиков во дворец. С ними неожиданно для всех увязалась Хадидже-хатун, но вскорости вернулась, задумчиво вертя в пальцах какой-то высушенный цветок. Мурад пригляделся: вроде бы гиацинт. Ничего особенного. Странно только, что женщина, вместо того чтобы помогать, нашла себе какую-то безделушку, ну да что с них возьмешь, с женщин. Только матушка исключение.

Кёсем-султан сидела рядом с сыном, прямая и страшная. Не плакала, не причитала, глаза ее были сухими и беспощадными. Даже Догана поблагодарила сухо, без эмоций. Мураду же сказала лишь:

– Это будет тебе урок.

И Мурад вынужден был признать: урок и впрямь сильный. И жестокий. Не на такие он рассчитывал, желая всего-навсего показать свою удаль.

Расплакалась Кёсем-султан, уже когда Мурада увели евнухи, а Доган… точнее, Картал, возлюбленный ее Картал, спасший сегодня жизнь ее сыну, обнял ее за плечи и шепнул тихо:

– Ну все, сердце мое, все. Им не удалось. Все уже позади.

– Ничего не позади! – всхлипнула тогда Кёсем. – Они не успокоятся, пока не достигнут своей цели. Они никогда не успокаиваются!

– Мы защитим сына твоего, сердце мое…

Хадидже все это время вроде бы и была рядом, но словно отдалилась. Крутила в пальцах засушенный цветок, не произнесла ни слова.

Пришел Доган – настоящий Доган. Покачал головой, бросил задумчиво:

– Они не перелезали через стены, и прислуга тоже их не видела. Кто-то свой привел. Кто-то, знающий в западном крыле дворца все входы и выходы. Похоже, без потайных ходов не обошлось, иначе бы хоть кто-нибудь из прислуги раскололся. Всем рты не замазать, ни страхом, ни золотом.

Кёсем быстро отерла слезы, отстранилась от Картала. Несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, приходя в себя. Задумалась, затем медленно кивнула.

Доган был прав. Кем бы ни были заговорщики, они не джинны и не ифриты, чтобы незаметно проходить сквозь толстые дворцовые стены, да и крыльями их шайтан наделить не сумел. Стало быть, постарался кто-то из своих.

На душе стало горько, будто хины напилась. И сколько раз уже ее предавали? Даже не сосчитать, пальцев на руках и ногах давно уже не хватает! Почему же бьет каждое предательство, словно в первый раз?

Может, потому, что направлено не на нее лично, не на ненавистную многим Кёсем-султан, а на ребенка, пускай и старающегося выглядеть взрослым, ее сына, ее плоть и кровь, еще не успевшего ни повидать жизнь, ни порадоваться ей? Сколь же мерзки дворцовые интриги! И когда кажется, что хуже уже не будет, жизнь всегда находит, какую дрянь бросить в чашу со шербетом.