Кио ку мицу! Совершенно секретно - при опасности сжечь!

Война с Россией не привела к заветной цели — устранить ее с Дальнего Востока не удалось. Взяли только половину Сахалина, половину Маньчжурской железной дороги, построенной русскими, половину… Всё в половине того, что хотели получить себе целиком. И вооруженные силы царской России остались в Маньчжурии. В Портсмуте обе стороны договорились, что для охраны своих участков железной дороги они будут держать не больше пятнадцати солдат на каждый километр пути. Для Японии это составило всего-навсего пятнадцать тысяч солдат, может быть немного больше. Так родилась Квантунская армия.

Портсмутский договор, который в Петербурге считали кабальным, оказался просто недописанным документом, как будто начали диктовать и оборвали на полуслове. Стоило ли ради этого вести затяжную, изнурительную войну?

Интервенция в Забайкалье и Приморье тоже не принесла успеха. Все это надо учесть, взвесить и действовать неторопливо, наверняка. Школьную доску перед занятиями вытирают начисто и начинают писать заново. Так следует делать и в континентальной политике — начать все сначала, так, чтобы играть и выиграть наверняка…

Так думал новый премьер Хамагучи. Он был совсем не против активных действий, не против захвата Маньчжурии, советского Забайкалья, Приморья. Но быстрее едет тот, кто не торопится, кто выбирает дорогу…

А сторонники немедленных действий увидели в Хамагучи валун на путях колесницы японской государственной политики. Страсти разбушевались, когда после лондонской конференции по разоружению премьер Хамагучи согласился символически, только символически, сократить японскую армию на четыре дивизии. В генеральном штабе это восприняли как оскорбление достоинства императорской армии. К тому же премьер Хамагучи осмелился поддержать и одобрить сокращение бюджета армии и военно-морского флота. Такого ему простить не могли. Через несколько дней на перроне токийского вокзала молодой офицер Сагоя пытался застрелить премьер-министра. Он стрелял в упор, но Хамагучи был только тяжело ранен.

Много месяцев премьер находился между жизнью и смертью, и все это время его замещал министр иностранных дел барон Сидехара. Премьер-министр, неугодный гумбацу — клике оголтелых военных, так и не поднялся с госпитальной койки — он умер через год после покушения.

Трагическое событие на токийском вокзале не было случайным террористическим актом одиночки-фанатика, как писали об этом газеты, — офицер Сагоя сделал себе харакири и перед смертью принял вину на себя. На самом деле все обстояло совсем иначе.

В тот год в Токио стояла прекрасная, прозрачная осень — пора хризантем. Они пышно распустились в парках и оранжереях. Сугробы белых, оранжевых, желтых хризантем громоздились в зеркальных витринах магазинов на Гинзе, заполняли корзины уличных продавщиц, прилавки цветочных киосков. И женщины в дань ежегодной сезонной моде нарядились в изящные кимоно, расшитые разноцветными хризантемами. Казалось, что ожившие цветы покинули клумбы и разгуливают по улицам города, образуя радужный, яркий букет, составленный искусными мастерами.

Наряден и оживлен был в эти дни и ресторан «Кинрютей Ин», стоявший недалеко от парка Хибия в центре города. Молодые офицеры из академии генерального штаба охотно посещали этот недорогой ресторанчик. Хозяин умел всем услужить, вкусно кормил по умеренным ценам, а завсегдатаям ресторана отпускал в долг. Вряд ли где еще в Токио можно было найти такое нежное, настоящее киотское мясо для прославленного скияки. Сырые, тонкие, как бумага, ломтики розового мяса, с мраморными прожилками, поставленные на стол, вызывали неизменное восхищение гурманов.

Месяца за полтора, может быть, за месяц до того, как произошло покушение на Хамагучи, в ресторане «Кинрютей Ин» собралась небольшая группа — человек двадцать — молодых офицеров в военной форме, указывающей на их принадлежность к академии генерального штаба. Среди компании в штатской одежде был только один человек — Окава Сюмей, по всей вероятности игравший здесь главную роль.

Был здесь еще артиллерийский подполковник Хасимота Кингоро, выделявшийся громадным ростом, неестественно удлиненным лицом с крупными чертами, точно страдающий застарелой слоновой болезнью. Недавно Хасимота вернулся из Турции, где он провел несколько лет в качестве японского военного атташе. Именно в честь приехавшего подполковника, в прошлом тоже воспитанника академии генерального штаба, и собрались молодые офицеры в ресторане «Кинрютей Ин».

Когда офицеры заняли отдаленную угловую комнату и, отстегнув мечи, уселись на плотных подушках вокруг стола, пожилая хозяйка в темно-сером кимоно, приличествующем ее возрасту, принесла все, что было необходимо для приготовления скияки. Окава Сюмей поднял руку, призывая к вниманию. Он был необычайно, до измождения, худ, и, может быть, поэтому нос его выдавался, как клюв пеликана, увенчанный толстыми стеклами громоздких очков.

— Господа! — начал он, но появление хозяйки прервало его речь.